Сибирские огни, 1980, № 2

ДВА РАССКАЗА 101 ви. Она испугалась этой своей любви, ее постоянно расступающихся берегов, его преданности, своего слабеющего сопротивления и бежала, пока еще можно было бежать. Над городом поднялось, зазеленело, з а ­ шумело на ветру самое красивое, самое могучее дерево и тут же рухну­ ло, стало поленницей дров,, золой, пеплом. Что это, преступление? Про­ тив вечного круговорота природы, против любви в ее вселенском значе­ нии, против беззаветного, мужественного, чистого, святого чувства, ко­ торое начинает, поддерживает и украшает жизнь? Но разве при этом она не жертвовала своей любовью ради любви других. Других к другим и других к ней и к нему? Простите, Олег Касьянович, когда Маша вернула вам книгу? , — Это имеет какое-нибудь значение? В этом году, в марте. Дама поднялась и стала выходить из кафе. Ее зеленые глаза, ее легкий шаг, обаяние, наконец, то гордое достоинство, с которым она садилась за сто'лик, хотелось наблюдать бесконечно. Она спустилась с крылечка и через раскрытые двери долго оставалась в поле зрения. Она шла к морю под зонтиком и в плотном тумане, пронизанном пото­ ком полуденного солнца, теряла краски, становилась силуэтом, удли­ ненным против натуры, с линиями сдержанного совершенства, которые природа дарит нр красоте, а женственности. Одна, подумал я. А та, далекая? Тоже одна. С.мужем, с Вовкой и все-таки одна. Впрочем, откуда такая мысль? Над морем кричала Пьеха. Я знал слова песни, но слышал со­ всем другое: Какое несчастье Случилось со мной — Я жизнь прожила без тебя. Овсяные блины 1 Очень давно, мальчишкой, я видел ее на старой фотографии в длин­ ном белом платье с воланами и стоячим воротничком. Наверное, у каж­ дой женщины есть одна весна, одно лето, когда гармония всего, что ей дала природа, выявляет себя с предельной выразительностью. Она бы­ ла в пору этой своей единственной весны, и все, что я видел: снег платья, черный блеск волос, высокий стоячий воротничок, линию, сбе­ гавшую от головы к плечу ш дальше, к руке и бедру, делали ее гордой, почти заносчивой. И я думал: это не чалдонка из варнаков, не лавочни­ ца, а княгиня. Та милая мужественная княгиня, что на перекладных, на дымящихся от пара, облепленных куржаком лошадях, скакала из Петербурга через .всю снежную Россию в Акатуй, Читу или куда-то еще. Потом я видел ее хозяйкой праздничного стола. Было синее рож­ дество, были редкие, крупные, белые звезды. Через скрипучие ворота во двор лавочника въезжали гости в кошевах, на легких беговых сан­ ках и пока медвежковато ворочались, выбирались из повозок, громад­ ные от своих козьих и волчьих дох, пуховых платков и татарских ша­ пок, она стояла на крыльце с лампой и улыбалась. В разгар пирушки, когда граммофон, хлопки пробок и елочных хлопушек, голоса и звон посуды сливались в одну напряженную какофонию, она потащила нас, мальчишек и девчонок, в лавку за гостинцами. ТогдаЧо впервые я и