Сибирские огни, 1980, № 2
ДВА РАССКАЗА 99 Чуточку опустила лицо, отвела глаза в сторону. И — тихо, с глубо кой печалью и очень верно в каждой ноте: Самое синее в мире Черное море мое. — Ой, совсем пьяная! —Она глядела на него, вскинув голову, гла за узенькие, а в щелочках какие-то странные огонечки.— Хотите, я по кажу вам карточку моего сорванца Вовки? Нет, лучше потом. На столике, на белейшей круглой салфетке стоял графинчик крас ного стекла. На одной его грани, будто наклеенный сверху, пронзи тельно горел, повторяясь в озерке черного вина, маленький квадра тик — красное зеркальце. Она подвигала графинчик, видимо, желая убрать красное зеркальце, оно перескочило на другую грань. Подви гала еще. Красное зеркальце подпрыгнуло на поверхности озерка и утонуло. — Олег,— сказала она,— сегодня я уезжаю домой. — Что-то не понимаю,. Машенька.—Он попытался улыбнуться.— Уже купила билет? Домой? Но отчего так внезапно? — К Вовке надо. — А в глазах — горькая усмешечка. Маша, Маша! — Он повернул ся к ней боком, каменно обвис, ссутулился и теперь глядел на нее, как птица, одним печальным немигающим глазом.— Кажется, только лю бимых казнят, не взвешивая вины. — Не удерживайте меня, Олег! — Она глотнула воздух.— Быть с вами, быть вашей женой я не могу. Я долго копила силы, чтобы ото рваться от вас. Но вчера у моря... когда вы... когда она... Страшное это чувство! Оно вошло в меня как отрава, и я вдруг увидела всю меру любви к вам. Увидела, поняла, впервые поняла и заколебалась. — Это и хорошо. * — Да, да, хорошо.— Ей не хватало дыхания.— Разве так можно, Олег? Мы вламываемся в жизнь наших близких как опустошители. Мы бьем направо и налево, не щадя никого и ничего. — Разделенная любовь всегда кого-то ранит. Это — выбор, Маша. А выбор — всегда отказ.— Голос его обретал уверенность.— Напомню ваши слова: любовь в высшей степени эгоистична, и это прекрасный эгоизм. — Да, да, прекрасный... Желая подняться, она подвинулась со стулом, он удержал ее за руку и тут же положил на стол два золотых кольца. На черном вине вспухли и качнулись два золотых солнышка. — Мы уже вместе,— сказал он убеждающе.—Мы всегда будем вместе. Она поднялась. — Я уезжаю, Олег. Прощайте! —Все ее существо выражало нере шительность.— И не приходите на вокзал. Молю .вас, не приходите! Я разревусь и не уеду. Видите, я уже реву... Он быстро обошел столик. — Вы никуда не поедете, Маша! Никуда! В тишине вызывающе застучали туфельки. Она шла к-выходу. Минуло семь, восемь часов. Он стоял на набережной у перехода через пути и ждал поезда. Был тот час вечернего оживления, который он всегда любил: город, мо ре и небо зажигали свои огни, из ресторанов через полуприкрытые окна греЛела музыка, набережная полна гуляющих, а угли под шашлычны ми шпагами у белых стен и на площади уже не седые, а красные. Он не знал ее вагона, не знал, где, на какой стороне надо стоять, чтобы уви деть ее в окно, переходил то к морю, то обратно, и оттого парад при 7*
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2