Сибирские огни, 1980, № 1
96 КОНСТАНТИН ЛАГУНОВ — Дышит — откликнулся Бабларьян, прикладывая комок снега к разбитому окровавленному лицу. — Догнать, бы этого гада, да мордой о землю,— высказал общее мнение шофер. — Ожил,— обрадовался Бабларьян,— помогите-ка поднять. — Ты кто? — спросил Рехвиашвили медленно приходящего в себя парня. — Да я знаю его,— подал голос шофер,—Он стихи сочиняет. Буро вик из бригады Лёвина... Леха, кажется... — Угу,— промычал парень, выплюнув сгусток крови. И осознанно и твердо: — Алексей Гультяев. Помбур. Спасибо.— Глянув в сторону заснеженного колка, укрывшего плечистого.— Вот гад. Кулачина. А ведь комсомолец. По комсомольской путевке... Не договорил, качнулся, обвис на руке Бабларьяна. — Ты сперва врачу покажись; все ли цело и на ^есте. Понял? По лезай живо в машину.,. 4 «Ведь не люблю. Не люблю ее. Какого же... липну...»,— в который раз доказывал себе Михаил, в мелкое крошево рубя каблуками промо роженную корочку тропы в сугробе. С того времени, как он, отвергну тый и осмеянный, разъяренным козлом скакнул с Таниного крылечка, утекло море воды. На тысяче сит просеял Михаил пережитое, перевесил и перемерил, переосмыслил и переоценил, и хоть разумом не жалел, но сердцем никак не мог заставить себя примириться с потерей Тани. Во всем случившемся он виноватил только ее и первопричину Таниного упорства и своевольства все чаще подводил к тому, пока неизвестному третьему, в существовании коего сомневался все меньше, и все чаще за мыкал поиски этого третьего на том незнакомом длинношеем парне, ко торый так некстати поздравил тогда с новосельем. Михаил выслеживал их долго, до тех пор, пока не подкараулил од нажды на вечерней улице, по дороге из «Юбилейного», где они смотрели кинофильм. Бесцеремонно заступив путь, он сказал, будто растопырен ной ладонью по крупным капризным губам длинношеего смазал: — Стой! Таня сперва инстинктивно прильнула к Алеше, потом, узнав Михаи ла, прянула в сторону и замерла. Нимало не смутясь, Алексей спросил спокойно и весомо: — В чем дело? — Поговорить бы,— рыкнул клокочущий от ярости Михаил. — Говори,— разрешил Алеша. — Без свидетелей и... в укромном уголке. — Свидетелей не боюсь. Укромный уголок ни к чему... Пойдем, Таня. Михаил сграбастал парня за плечо, рванул к себе и наверняка уда- , рил бы, но на тропе показался комсомольский патруль охраны общест венного порядка, и Михаил не посмел. Поворачиваясь, пообещал грозно: — Увидимся. — Шагай-шагай,— вслед ему проговорил Алексей.—Домостроевец.» Он еще что-то говорил, но Михаил не разобрал слов: уши ненависть заклепала. А вот Танин хохоток — короткий и нежный — услыхал и еле сдержался, чтобы не поворотиться и... смять, сломать, втоптать обоих. Теперь все силы разума Михаила съедала мечта о мести. Надо было рассчесться с этим парнем, но так, чтобы свою голову сберечь. Узнал, на какой КНС дежурила Таня, нашарил тропу, по которой прибегал к ней туда Алексей, и вот сегодня в сумерки скараулил, настиг,, молча на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2