Сибирские огни, 1980, № 1
46 КОНСТАНТИН ЛАГУНОВ кашляя, Таня до хрипоты, да головокружения раздувала хилое пламя. Сам собой прошел озноб, страх улетучился, и появилась надежда — вернется Михаил. Вот сейчас постучит в дверь, сядут они за новогод ний стол. «Шут с ним, с молодежным балом. Дома лучше». И когда плита, наконец, разгорелась, синие космы дыма улетучились в пылаю щую горловину, а в комнатенке стало тепло, сухо и домовито, Таня, не брежно смахнув пальто, принялась накрывать на стол. Она загодя готовилась к этому желанному дорогому празднику, покупала, откладывала, что повкусней, а сегодня на свету встала к плите: пекла и стряпала. Теперь оставалось разогреть да на стол вы ставить. Засуетилась, запорхала Таня по комнатке, мигом расставила, разложила по местам стронутые убегающим Михаилом вещи, связала порванную бечевку занавески, аккуратно застелила постель, поставила на покрасневшую плиту чайник с водой, казан с жареным мясом. А в потаенной глубине души крохотной ледяной змейкой: «Не придет...» До Нового года оставалось двенадцать минут. Она быстро расставила на столе тарелки и рюмки, водрузила меж нЪми бутылку шампанского, нарезала хлеба. Без пяти минут... Без трех... Без одной минуты двенадцать... Слепо целила в потолок серебряная головка шампанского... 2 Этот чернявый мужичонка с растрепанными волосами и шалыми наглыми глазами будто сквозь стену прошел, бесшумно и незаметно. Невесомо прилепился к уголку табуретки и, тиская в кулаке потрепан ную серую шапчонку, сипловатым, пропитым голосом прогнусавил: — Хозяин на работе? По тону, каким он выговорил это, по косоротой нечистой ухмылке и хитрому прищуру медлительных липучих глаз Таня догадалась, что незваный пришелец знает все; потому и смолчала, не откликнулась на вопрос. — Так... Так...— многозначительно просипел мужичонка и загово рил в ином регистре — басовитей и уверенней.— Я не лясы точить за скочил. Дело есть. Думал с мужиком порешить, но уж раз такое это самое... И, не договорив, замер, ожидая отклика, но Таня опять отмолча лась. Мужичонка поерзал на табуретке, добыл из кармана помятую па пиросную пачку, старательно и увлеченно пошарил в ней, ничего не на шел. Вроде бы между прочим, малозначаще и торопливо заговорил: — Должок за вами. Два месяца за конуру не плочено. К Новому году обещал Михаил... Напомни ему. Деньги мне — вот так.— Тиснул себя за шею.— Никаких отсрочек боле. Тут охотников навалом.— Встал. Скомкав пустую пачку, запихнул в карман засаленного ватни ка, нахлобучил шапчонку.— Так что сама понимаешь. Передай. После завтра заскочу — и чтоб на кон. Лады?.. Х-ха! Онемела, что ли?.. И сгинул так же стремительно и бесшумно, как появился. А в комнатенке долго еще пахло рыбными консервами и винным перегаром, и, чтобы скорее отделаться от этих тревожащих чужих запа хов, Таня распахнула дверь в сени, напустила холоду. Шкатулочка, в которой хранился семейный капитал, была пуста. В Танином кошельке осталось девять рублей и какая-то мелочь. Пере бирая ее, нашарила кабаевскую бусинку. До слез обрадовалась, зажа ла в кулак, и вот она пришла, спасительная мысль...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2