Сибирские огни, 1980, № 1
40 КОНСТАНТИН ЛАГУНОВ ков. У сейсмиков. С буровиками. А я? Погляди мне в глаза. Ответь! Слышишь!.. Что он мог ответить? Сказать, что любит? Она это слышала сто раз. Любовь на словах, а на деле? Засадил в конуру молодую красивую жен щину и рыскает от нее по лесам да болотам. Приползет, отдышится, об ретет способность говорить и думать и опять в тайгу. Не то в Сургут или в Тюмень на какое-нибудь совещание, балансовую комиссию, коллегию. А она опять одна. И, не отводя глаз от ее горького раненого взгляда, он прохрипел: — Ты права. Понимаю. Я — идиот. Но не могу по-иному. Хочу. Стремлюсь... Не могу. Не буду больше обманывать. Никаких клятв и за верений. Да-да... Уезжай. Он проводил ее до Тюмени. Предостерегающе погукивая, к перрону подкатил ее поезд. Мимо все медленней плыли зеленые вагоны. С металлическим хрустом и скре жетом прикипели к колесам тормозные колодки. Поезд встал. Женский голос из громкоговорителя объявил посадку. — Ну,— как можно спокойней сказал он, пересиливая дрожь в го лосе.— Будем прощаться... Она обхватила его за шею, прижалась влажным плачущим ртом к его задрожавшим губам и простонала: — Не могу... Люблю... Никогда не выговаривала этого- слова. Как ни молил, как ни ждал,— ни разу не произнесла, а тут... * — Люблю... Слышишь?.. — И я... И я...— бормотал потрясенный Модест Федорович, целуя мокрые щеки и губы жены... Поезд ушел. Опустел ночной перрон. ( А они ртояли, обнявшись. Сдав чемодан в камеру хранения, до утра бродили по спящей Тю мени. Счастливые. Влюбленные. На все готовые друг друга ради... Это было двенадцать лет назад. Боже мой, целых двенадцать лет! Тогда только они, геологи, верили в нефть Тюмени. Не было еще нефтя ных фонтанов Шаима и первой баржи с приобской нефтью, и скважины Р-1, пробуренной Норкиным на Самотлоре. Только надежды скрашива ли горечь порадсений и неудач... Она прошла по этим горьким тропам вместе с ним, рядом. Родила ему дочь Ольгу, а семь лет спустя сына Александра... Сколько лет минуло с той поворотной минуты на ночном перроне Тюменского вокзала? Целая жизнь! А вот сейчас, когда грянули пионерские медные трубы в его честь и товарищи, улыбчиво и весело посматривая на него, яростно хлопали в ладони, Модест Федорович вдруг до жути явственно услышал: «Люблю... Слышишь?..» И зажму рился, плотно сжав дрогнувшие губы... И вновь в сто сотый раз пере жил давно пережитое... Пионеры меж тем давно перенесли бенгальский огонь поздравлений на других. Первый начальник первого нефтепромысла Самотлорского место рождения Иван Иванович Рынковой встретил этот хвалебный залп не дрогнув. Не потому, что заласкан был вниманием и славой, а потому, что умел владеть собой. Три года спустя вот так же, не дрогнув, выслу шает он незаслуженный и неправедный приговор суда, на котором пред станет в качестве виновного в страшной трагедии, полыхнувшей на ниж невартовском центральном товарном парке. Коротка еще жизненная дорога за плечами Рынкового — тридцать два года,— коротка, но нелегка. С двенадцати начал работать в кубан ском колхозе, с тех детских лет и привык сам за себя решать, сам себе дорогу торить, без подпорок и поддержки шагать по ней. «Иван ре
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2