Сибирские огни, 1980, № 1

32 КОНСТАНТИН ЛАГУНОВ ный, редкий, мягкий снежок. Из-за него не видно ни реки, ни близкой лесенки на крутоярье, ни соседних хижин. Прошитую белыми стежками стынущую тишину вечера не нарушал никто: молчала скольчуженная льдом Обь, затихли в укрытиях псы, безмолвствовали люди и ма­ шины. Эта белая, непроницаемая тишина оглушила, напугала Таню. За ­ метались в голове тревожные мысли. «Не придет. Куда я? Не прописана даже. Ни единой подруги». Тревогу сменила жалящая обида: «Разве так любят? Лишь бы самому удобно...» И снова нахлынули раска­ янья: «Зачем затеяла? Устает. Иногда и две, и три смены без передыш­ ки... Придет, а я — на работе, ни поесть, ни отдохнуть. Какая это семья? Прав Миша. Зря обидела». Так и стояла, съежившись, на кро­ хотном дощатом пятачке перед дверями, и то жалела себя, то ругала. А снег падал и падал, прилипал к светлым мягким волосщм, кропил белыми звездочками мамой связанную кофту, таял на лице. Михаил долго ждал, когда жена как бы ненароком прикоснется и заговорит виновато-просительным тоном, а он — сильный и великодуш­ ный— милостиво простит, и это примирение навсегда укротит Таню, и она никогда больше не станет приставать с глупыми разговорами. Но Таня не придвинулась, не заговорила. Обеспокоенный, Михаил стал потихоньку придвигаться сам. Таня замерла в неловкой, напряженной позе, боясь даже вздохнуть глубоко, не только шевельнуться. Широкая, литая, жаркая спина снова придвинулась вплотную. Таня приподнялась на локте, чтобы встать, но Михаил, резко поворотясь, сграбастал ее в охапку. — Капризуля... Моя... Хорошая... Привередливая... Никому тебя... Слышишь?.. В низком, глухом гортанном голосе отчетливо проступали так хо­ рошо знакомые ей нотки властного самодовольства. Потом он долго тормошил ее: — Чего молчишь? Хватит капризничать. Рожай мне скорей сына... — «Мне, моя, мое...» Только и слышишь. Собственник,— сказала она удивительно спокойно и безнадежно, чем особенно зацепила его самолюбие. — Ничем своим ни с кем не собираюсь делиться,— жестко и от­ чужденно выговорил Михаил, отстраняясь от жены. Лег на спину и долго молчал, перемалывая в себе фантастическую мешанину противоречивых мыслей и чувств. Наверное, он ее любил. Наверное. Ни сейчас, ни тогда, во время их первого разговора на стан­ ционном перроне, Михаил не смог бы одним словом выразить свое отно­ шение к Тане. Он понимал правоту требований жены, но именно поэтому оттягивдл и регистрацию, и свадьбу. Невыясненность, недоговорен­ ность, натянутость подогревали и взвинчивали, веселили, резерви­ руя еще одну возможность проявления собственного всесилия. Стоит захотеть, сказать, шевельнуть пальцем... О том же, как все это сказы­ вается на Тане, он никогда не думал. Он привык коноводить. В детстве верховодил мальчишечьей вата­ гой. Был капитаном школьной футбольной команды. Любил получать призы, выигрывать споры, никогда не ввязывался в драку, если не был уверен, что выйдет победителем. В армии он командовал отделением, которое по всем показателям считалось лучшим в подразделении. Ми­ хаила хвалили, поощряли, ставили в пример. Он был уверен, что и здесь, на Самотлоре, легко и скоро выйдет в первые, станет на виду...