Сибирские огни, 1980, № 1

188 В. ОСОКИН хотя бы трехсот душ, дело приняло бы бла­ гоприятный оборот. И потому он, Чичиков, просит господина Тентетникова, если, ко­ нечно, тому ничего не стоит, дать ему, Чи­ чикову, фиктивную купчую, хотя бы на те ревизские души, которые умерли, но еще не вычеркнуты из ревизской сказки. Честнейшему Тентетникову и в голову не пришло, что никакого такого дядюшки у Чичикова никогда не бывало, и потому он прямо предложил дать не фиктивную бу­ магу, а подлинную, с условием, что после того, как дядюшка сделает завещание в пользу Чичикова, бумага будет порвана. «Чичиков остолбенел от удивления! Как, вы не боитесь, что я могу вас обмануть... употребить во зло ваше доверие?» Но Тен- тетников не дал ех}у кончить: «Как? — вос­ кликнул он,— сомневаться в вас, которому я обязан более чем жизнью!». Тут они об­ нялись, и дело было решено между ними. Чичиков заснул сладко в этот вечер». Еще бы не заснуть сладко! Уж он-то знал, что никогда не вернет Тентетникову купчую, а поступит «по закону», т. е. лрос- .то представит бумагу ко взысканию'и вы­ манит у прекраснодушнейшего ротозея хо­ роший куш. Ведь он не собирался отдавать весьма солидный долг даже самому Кос- танжогло, не потребовавшему от него рас­ писки. Но что все эти и триста душ, и деньги, взятые на приобретение земли у Хлобуева, и даже купленная с мужиками земля (вот он уже и настоящий помещик!) по сравнению с грандиозной аферой по подделке завещания миллионерши Ханаса- ровой! Чичиков был сыном своего века, «предпринимателем», представителем весь­ ма еще немногочисленного, нарождающе­ гося класса капиталистов России. И пусть говорят, что тысяча Костанжогло и милли­ оны Муразова нажиты «б*з греха», он-то, Чичиков, прекрасно знал, м '.о ему простят­ ся все «грешки», стань он -Таким же милли­ онщиком. А уж он найдет применение сво­ им миллионам!.. Помимо Арнольди, некоторые интерес- ' ные данные о втором томе сообщила А. О. Смирнова-Россет, в частности — о «недо­ учившемся студенте», т. е. о прообразе В. Г. Белинского: «Бедный студент... выска­ зал то, что тайно подрывало его энергию и жизнь. Сцена была так трагически жива, что дух занимало!». ’ Что же такого мог сказать студент? Да, конечно же, выплеснуть из сердца всю «е- копившуюся боль, высказать всю горькую правду о жестокой несправедливости «сильных мира сего». Уж кто-кто, а Белин­ ский знал горечь этой чаши, не столько, мржет быть, по себе, сколько по грустной истории тех, жизнь которых он так глубоко изучи^. Мы знаем, впрочем, что если бы он не умер так рано, то мог бы окончить жизнь в казематах: известно ведь, что жандармы уже выслеживали его. Гоголь ревниво охранял тайну рукописи, не выпускал заветные тетради из своих рук. Об этом есть любопытные свидетель­ ства. А. Смирнова-Россет вспоминала о пребывании писателя в ее подмосковном имении Спасское в июле 1851 г.: «Очень жаркое лето. Гоголю две комнатки во фли­ геле, окнами в сад. В одной он спал, а в другой работал, стоя к небольшому пю­ питру... а в 10 или 11 часов он приходил ко мне, или я к нему. Когда я у него — тетра­ ди в лист, очень мелко. Покрывал платком. Я сказала, что прочла: «Никита и генерал- губернатор разговаривают».— «А, вот как вы подглядываете, так я же буду запи­ рать». Еще одно свидетельство принадлежит С. П. Шевыреву, которому, как считают биографы писателя, были известны едва ли че все главы второго тома. 27 июля 1851 г. он писал Гоголю: «Успо­ койся. Даже и жене я ни одного имени не назвал, не упомянул ни об одном событии. Только раз при тебе же назвал штабс-ка- питаца Ильина, и только. Тайна твоя для меня дорога, поверь. С нетерпением жду седьмой 'и восьмой главы». Из обрывков других воспоминаний изве­ стны еще такие персонажи, как супруги Чагравины, аферист Вороной-Дрянной, хан­ жа Бурмилов. И это почти все. То, что уничтоженная рукопись была произведением замечательным, лишний раз свидетельствует недавно обнаружен­ ная запись цензора А. В. Никитенко. Он, по всей вероятности, присутствовал на одном из гоголевских чтений. Запись он сделал тотчас же, когда узнал, что писатель сжег законченную рукопись. «Это решительно одно из тех капиталь­ ных творений искусства, которые пережи­ вают века. На сцене являются все новые лица, до того типические и живые, что ста­ новится страшно, как бы сделалось страш­ но, когда какая-нибудь античная статуя сдвинулась бы вдруг со своего пьедестала и пошла. Тут являются лица с трагической физиогномией и между ними тот же Чичи­ ков и множество комических и юмористи­ ческих изображений мастерской, почти шекспировской отделки. В последних час­ тях идея «Мертвых душ» переменяет свой характер, и это одна из замечательнейших сторон книги. Выходит, что «мертвые души» не те, которых скупал Чичиков, а ду­ ши тех, у кбторых он покупал. Тут сочине­ ние становится колоссально величествен­ ным, грозным, не поэмой, как он его на­ зывал, а трагедией национальной. И все это пропало! Потеря действительно важ­ ная. Такое сочинение именно теперь нуж­ но, и оно принесло бы несчетно много доб­ ра» (ЦГАЛИ, ф. 139, оп. 1, ед. хр. 158, лл. 131—132). Конечно, мысль исследователя не может мириться с гибелью гоголевского шедевра. Биографы Писателя, историки литературы ищут в архивах все, что имеет прямое или косвенное отношение к этому произведе­ нию. Заботы о его сохранении волновали друзей писателя еще в те дни, когда был жив Гоголь и когда до них доносились тре­ вожные слухи о том, что он начал уничто­ жать какие-то бумаги.