Сибирские огни, 1980, № 1

180 АЛЕКСАНДР ПАНКОВ тельно, ценой житейского случая. Вот По- лынин прочел прощальное, полное искрен­ ности письмо, узнал правду, уехал. И толь­ ко тут проясняется: в течение всего «случая» над героями витало некое нрав­ ственное предопределение. Ибо человече­ ски слишком различны между собой боевой летчик Полынин и обыватель Витенька, су­ мевший схорониться от войны. Схорониться не только пространственно, но и эмоцио­ нально, духовно. К. Симонов употребил в повести конф­ ликт с к р ы т ы й . Противные стороны не со­ прикасаются непосредственно, не сознают толком своей розни. Несмотря на это, вся сюжетная ситуация служит раскрытию их соперничества и несовместности. Наверное, при желании можно окрестить Витеньку опять-таки «мещанином», а Лолынина — «гражданином» (хотя, казалось бы, какая связь между гражданственностью и лю­ бовью?). Симпатии же наши к Полынину и антипатия к Витеньке будут направляться душевной подлинностью, нравственным здо­ ровьем одного и ущербностью, пустопо- рожностью другого. И сама нравственность предстает здесь категорией личностной и социальной одновременно. С к р ы т ы й конфликт мы часто встречаем в прозе о днях мирных, запрятанных в глубь быта, дома, ровного потока событий. Скры­ тый конфликт — дань особой точке зрения на жизнь. Эта точка зрения близка нату­ ральному бытописанию, привычке созер­ цать действительность взором спокойной наблюдательности. Бытописатель полон ве­ ры в деталь предметную и в деталь словес­ ную. Он может с завидным упорством изучать человеческий жест, платце, комнат­ ную обстановку. В малых дозах самодель­ ная вытопись бывает интересна, доставляет сладость познания, • особенно если писа­ тель искусник по части языка. Книг, кои держатся исключительно или почти на языке, обходясь без развитого сюжета и подвижных характеров, у нас пре­ достаточно. Приступив к ним, не вдруг вспомянешь В. Белинского. Выясняя прин­ ципы натуральной школы, он не преминул заключить: «...мертво художественное про­ изведение, если оно изображает жизнь для того только, чтобы изображать жизнь, без всякого могучего субъективного побужде­ ния, имеющего свое начало в преобладаю­ щей думе эпохи, если оно не есть вопрос или ответ на вопрос». Дифирамб или восторг, вопрос или ответ. Белинский пользуется антитезой, подразу­ мевает наличие в произведении конфлик­ тующих начал. Скрытый конфликт часто встречается у писателей, которые унаследовали у «нату­ ральной школы» бытописательную манеру, не утратив при этом способности смотреть на действительность через перекрестье вопросов и ответов; которые не гонятся за интригой, не ищут в фактах красноречивых крайностей, а стремятся уместить и выра­ зить большое в малом. Обычно их влечет к себе правда о «простом человеке». Ото­ звавшись же в разных книгах, человек этот является миру во всей полноте своих общественных и индивидуальных привязан­ ностей. Скрытый драматизм художественной ис­ тины изучает проза Е. Носова. Читая ее, наша критика заметила, что действие здесь редко достигает открытого конфликта, опи­ рается на драматические с|язи характеров. Героям Е. Носова далеко не всегда дово­ дится догадаться, что их соединяет ситуа­ ция конфликтная. По наблюдению одного из критиков, «драматизм в прозе Е . Носо­ ва реализуется не в открытом действии или поступке, а в психологическом состоянии героя или в восприя1Ии и оценке жизнен­ ной коллизии самим автором. Скрытое, внутреннее, подспудное драматическое на­ чало едва-едва дает о себе знать в общем потоке повествования то ненавязчивым строем своего письма, то неназойливой емкой деталью, то незаметным поворотом речи героев» *. Герои Е. Носова и их литературные соро­ дичи грозят основательно подорвать моно­ полию литературно-критической схемы «гражданин—мещанин». Если кто и будет тут обвинен в «мещанстве», то скорее заез­ жие горожане, суетные туристы и бойкие «сороки», плавающие на пароходах вдоль сельских берегов. Среди своих, местных обитателей тут, на берегах, встретятся и жадюги, и подхалимы, и горе-начальники, и браконьеры, но замешены они на другом тесте, нежели непутевые «мещане». Что касается героев, почуГтаемых на сель­ ском берегу, то, примеряя к ним весомое слово Гражданин, многие критики, помнит­ ся, невольно приостанавливались. Нельзя сказать, чтобы эти биографии не соответ­ ствовали высокому понятию: своей судьбой, своим вкладом в народную жизнь эти люди обрели реальную гражданственность. Об­ рели так же, как завоевал ее на минувшей войне обладатель ордена Славы Иван Аф - риканович Дрынов («Привычное .цело» В. Белова). Приостанавливало другое. Лицом и обликом эти герои заметно отличались от привычных литературе образцов поло­ жительности. Рядом с «новаторами», «деловыми людь­ ми» и даже «максималистами» простона­ родные характеры являют самобытный человеческий слой. Правда, Аким, старуха Анна, Федор Кузькин, Иван Дрынов и иже с ними не заслужили звонких прозвищ на ниве изобретательств и реорганизаций, на ниве служебного функционирования. Одна­ ко ежели Мартыновы меняли Борзовых, если Подрезовы (вышедшие, кстати, из той же крестьянской массы) начинали задумы­ ваться не только о выполнении ближайших инструкций, то главным образом потому, что Пряслины, Дрыновы, Анны всем на удивление выдюжили в самые тяжкие вре­ мена. И самим присутствием своим на исто­ рической арене требовали заглядывать во времена грядущие. Почему именно «тема деревни» дала в 60—70-е годы столько плодотворного и художественно ценного нашей литературе? ■В. В а с и л ь е в . Сопричастность жизни. М„ «Современник», 1977, с. 118.