Сибирские огни, 1980, № 1

74 АЛЕКСАНДР ПАНКОВ ции управляет тематическими потоками в беллетристике. Конечно, под «производство», «войну», «деревню» формально подводят множество книг, и тогда те же Вальган и Подрезов по­ падают на разные полки. А в героях этих общего больше, чем различного, несмотря на разную «зональность» и разную манеру писателей. Оба персонажа — мастера воле­ вого стиля, оба вкушают до времени почет, славу и власть, оба теряют почву под нога­ ми... Правда, главное противостояние .ха­ рактеров сошлось у Ф . Абрамова, как из­ вестно, на Михаиле Пряслине и Егорше. Но мы и не отождествляем прозу двух пи­ сателей, мы сопоставляем образы. Ежели сравнивать «темы» нашей литера­ туры, то «производственная» имеет наибо­ лее твердую форму. Границы темы «де­ ревенской», «военной», «исторической» весьма условны (чем дальше, тем больше), ибо нет однотипности доминирующих кол­ лизий. «Производственная тема», напротив, отмечена постоянством драматической доминанты, покоится на коллизиях, модели­ рующих— более и прежде всего — практи­ ку хозяйственного руководства и управле­ ния, стили трудового общения. До недавне­ го времени абсолютное большинство проблем сводилось здесь к борьбе вокруг проектов и новшеств. В последние годы, с выходом пьес И. Дворецкого, А . Гельмана, В. Черных, произошло видоизменение «те­ мы». Родились характеры «делового чело­ века» и «человека чести». Обострился ин­ терес к объективным' условиям социально- экономического быта. Выступила на первый план психологическая механика принятия и осуществления р е ш е н и й . Но по-прежнему вполне допустимо гово­ рить о «производственной теме» исходя из типологических признаков конфликта. При этом круг произведений, принадлежащих теме ц е л и к о м , будет очерчен более из­ бирательно. Ибо отпадает нужда притяги­ вать сюда не только «Сладкую женщину» И. Велембовской, но и книги, подобные «Особому подразделению» В. Кожевнико­ ва, «Иду на грозу» Д. Гранина, «Террито­ рии» О. Куваева, «Итогу всей жизни» В. Ла­ ма, «Гори, гори ясно» А. Кривоносова... В них, бесспорно, присутствует тема рабо­ чего класса (которая гораздо шире «про­ изводственной»), исследуется человек в системе трудовых отношений (хотя, конеч­ но, не только их). Но конфликты, весь худо­ жественный мир здесь иного рода и строя, нежели те, что определяют публицистиче- ски-прикладную форму темы «производ­ ственной». Нетрудно убедиться: при всей мозаично­ сти современной литературы основное противоречие, которое она рисует,— это противоречие между личным и общим ин­ тересом. Данное противоречие опять-таки не явля­ ется прерогативой только сегодняшнего ис­ кусства. Тем труднее найти творческое, об­ щеинтересное его прочтение. Истинный драматизм накопляется прежде всего в тех сюжетах, где социальный идеал и нравст­ венная идея не даны в готовом и преобла­ дающем виде рядом с жалкой суетой себя­ любия, но где общее, необходимое рожда­ ется в трудном противоборстве мирских индивидуальных сил, индивидуальных мыс­ лей и чувств. К. Маркс, обсуждая соотно­ шение «частного» и «общего», писал в «Не­ мецкой идеологии»: «Коммунисты-теорети­ ки, те немногие, у которых есть время заниматься историей, отличаются как раз тем, что только они открыли тот факт, что всюду е ? истории «общий интерес» созида­ ется индивидами, которые определены в качестве «частных людей». Они знают, что ' эта противоположность является лишь ка­ жущейся, потому что одна из ее сторон, так называемое «всеобщее», постоянно по­ рождается другой стороной, частным инте­ ресом, а отнюдь не противостоит последне­ му как самостоятельная сила, имеющая самостоятельную историю,— так что эта противоположность практически всё снова уничтожается и вновь порождается»!. Чем сложнее диалог характеров, тем притягательнее картина тяжбы добра и зла, правоты и вины, любви и ненависти. Пото­ му-то и завоевали популярность принципы полифонии и «поликонфликтности». Где ключ к отличию дидактики от прав­ ды? Видимо, в дидактическом тексте герой становится непосредственным отпечатком нормы или антинормы. Реалист же рисует отношения живых людей, возникающие по п о в о д у общих норм и ценностей в быту. Собственно говоря, быт и есть совокуп­ ность устойчивых человеческих отношений, которые складываются внутри данной со­ циальной общности, как бы наполняют со­ циальную структуру естественной плотью конкретных нравов. Не здесь ли лежит -и объяснение того, почему реалистическому взгляду доступны, в отличие от дидактиче­ ского, истинный психологизм и многого- - лосье, проникновение до глубин души че­ ловеческой: Любопытная неожиданность: если в жиз­ ни мы стремимся избежать противоречий, уклониться от конфликтов, -упростить запу­ танную ситуацию, то в искусстве нас, напро­ тив, влекут к себе положения острые, пол­ ные трудностей, сложностей и волнений. И правдой мы признаем не мелочный бук­ вализм и не успокоительное благополучие развязок, а п о л н о т у д у х о в н о - п р а к ­ т и ч е с к о г о о п ы т а , расширяющего сферу знаний о человеке и обществе, о сущностных чертах истории и современ­ ности. , Выбор такого критерия предохранит нас и от приверженности к искусственному, на­ рочитому сверхзаострению конфликта. На­ рочитое нагнетание драматизма — за счет концентрации субъективных страстей, но в обход жизненных реалий — гипертрофиру­ ет конструкцию повествования и тем самым увеличивает дистанцию между образом и действительностью. Искусственное сверхза­ острение чревато псевдоконфликтом точно так же, как и бесконфликтность. Таков за­ кон крайностей — они сходятся. ‘ К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с . Соч., т. 3. с. 236.