Сибирские огни, 1980, № 1

В НАЧАЛЕ ВТОРОГО ВЕКА Умение почувствовать природу и харак­ тер драматургического материала Горько­ го хорошо ощущается и в спектакле Омско­ го театра «Дети солнца». Обратимся к не­ которым персонажам и их психологическо­ му содержанию. Протасов захвачен наукой, он добр и по­ лон веры в человека, его .возможности. И тем не менее он (пусть невольно) причи­ няет многим окружающим его людям боль и страдание. Народный артист РСФСР Б. Каширин последовательно ведет эту ли­ нию характера своего героя, заставляя и его самого увлекаться, мечтать, работать и страдать. Протасову не достает активного отношения к жизни, той высоты граждан­ ских чувств, которая позволяла бы, так ска­ зать, объединить в одной человеческой на­ туре небо и землю, мечты и конкретные дела. Именно отсюда столь выразительно доносимая актером какая-то усталость и по­ стоянное стремление уйти в себя. Протасов Каширина хочет жить светло, красиво, как это бывает в театре, но возможно ли та­ кое в жизни? Присмотримся к другим героям спектак­ ля, и мы увидим то же противоречие между реальностью и идеалом жизни, т. е. тот раз­ рыв, который прежде всего и порождает гражданскую инфантильность, определяет трагичность горьковских «детей солнца». Активная гражданская зрелость и инфан­ тильность — вот что волнует постановщика «Детей солнца». И это не произвольно при­ внесенная в пьесу проблематика. И сегодня ведь нас волнует не меньше, чем в про­ шлом, проблема гражданской зрелости, активной жизненной позиции человека. Со­ звучие? Конечно. Й созвучие органическое, определенное самим произведением Горь- кого. Путь к Островскому оказался для Ом­ ского театра еще-более сложным, но от­ нюдь не менее привлекательным. Еще не отшумели споры вокруг : «Доходного ме­ ста», а в театре уже шла работа над «Гро­ зой» Островского. Само по себе обращение к этой, самой известной и популярной пьесе великого драматурга, к пьесе, которая имеет бога­ тейшую сценическую историю, к произве; дению, давно включенному во все школь­ ные хрестоматии, — явилось шагом смелым и даже рискованным. В самом деле, в дан­ ном случае соблазн дать во что бы то ни стало новую трактовку широко известного произведения чрезвычайно возрастает. Од­ нако режиссер-постановщик на сей раз по­ дошел к пьесе значительно бережнее, чем к «Доходному -месту», хотя и здесь не обо­ шлось без весьма спорно расставленных ак­ центов. , Блестяще, надо сказать, режиссура и сценография передали атмосферу затхло­ сти и застойности дремотного городка Ка­ линова. Все здесь мертво и тягостно. Не вызывало бы протеста даже исчезновение на этом фоне прекрасного вида на Волгу. Но дело в том, что заметно бледнеют в этой атмосфере прежде всего те герои спектакля, которые, говоря словами Добро­ любова, призваны были олицетворять луч света в темном царстве — Катерина, Нули- гин, Борис. Угловатая застенчивость и робость вме­ сте с некоей чудаковатистой одержимо­ стью не могут поднять Кулигина до каких- то высот, хотя бы номинально противосто­ ящих темному царству. Приглушено и в Борисе то, что намекало бы на социальную значимость развернувшейся драмы. Все это не могло не сказаться и на трактовке об­ раза Катерины. Подобная приглушенность персонажей невольно сказалась на общем пафосе произведения: мрачная сила темно­ го царства поглотила лучи света, сделала их недостаточно ощутимыми для зрителя. Именно в этом видится недостаток инте­ ресной и очень важной в освоении Остров­ ского работе .Омского драмтеатра. В новом обращении театра к Островско­ му сказался накопленный режиссером и творческим коллективом опыт. «Правда хо­ рошо, а счастье лучше», увидевшая свет рампы в начале 1979 года,— это дальней­ шие размышления театра об Островском, прямое продолжение тех, более ранних, постановок. И вместе с этим, новый спек­ такль — свидетельство успешного пости­ жения коллективом театра Островского, еще один шаг в нелегком деле испытания классикой. «Нам хочется,— рассказывал А. Ю. Хай- кин,— в нашем спектакле сохранить непо­ вторимую интонацию Островского, которая вдохновляла .многих мастеров театра. Хо­ чется сохранить и, может быть, возвратить сцене ту интонацию русского реалистиче­ ского театра, живыми традициями связан­ ного с «Домом Островского», которой, с нашей точки зрения, сегодня сцене недо­ стает» («Омская правда», 1979, № 44, 21 февраля). Бесспорной творческой находкой в по­ становке пьесы А. Островского является та атмосфера озорства, живой пластики и яркости лубочного зрелищного ряда, кото­ рые характерны для эксцентрической ко­ медии. Казалось бы, все это не очень-то согласуется с суждениями самого Остров­ ского, который по завершению пьесы в 1976 году писал: «Название пьесы я тебе сообщу из Москвы, скажу только, что это не комедия, а сцены из московской жиз­ ни..!» Но ведь совершенно очевидно и то, что на этом, последнем этапе своего твор­ чества, Островский, явно сближаясь с ху­ дожественными принципами сатиры Салты­ кова-Щедрина, оставался способен и к мяг­ кому жизнерадостному юмору, чем в какой-то мере предвосхищал драматургию А. П. Чехова. Отнюдь не мешает, а скорее даже по­ могает несколько водевильная атмосфера спектакля заглянуть в глубь характера сво­ его героя артисту В. Абросимову. Его. Амос ПаНфилыч Барабошев — и притеснитель, и истязатель, когда сталкивается с людьми от него зависящими, но он в такой же ме­ ре раб, когда судьба сводит его с сильны­ ми мира сего. А поскольку такие повороты случаются по законам сцены постоянна,.*©’ I