Сибирские огни № 11 - 1979

строилась— поет-то она не наши, не куулгинские песни. Вихляется и поет не то по- русски, не то по-алтайски, а молодым вроде бы нравится. Удивительно! Наверно, у нас сердца иные, чем у них. Вечером Эмиль пришла домой с подругами, ночевали тут же, на стоянке. Наутро пошелталасьнпошепталась с матерью, и смотрю: мать дает ей двести рублей, сплош­ ными красными десятками. — Зачем это? — сам не знаю, как у меня сорвалось с языка. — Балам хочет купить новое платье и туфли,— вместо Эмиль быстро отвечает мать. Ответила, посмотрела и вдруг ни с того, ни с сего начала ругать меня: мужчина, а лезет в женские дела! Конечно, мать права. Но я понял другое: оказывается, артисты зарабатывают куда меньше, чем чабаны. Что ж, лишь бы человеком жила дочка, а не Сурбаем-вралем. Теперь-то ее никто так не назовет. Это я сам, тихо и тайно от людских глаз, думаю и вспоминаю... Пионер и Толя. Думаю дальше вести свою тетрадь, писать о детях. Пусть потом читают отцовские записи и смеются, и вспоминают — какими они были в детстве, ка­ кими видят их старики. Толя теперь в сельхозинституте учится. Взрослый человек. Глядишь, года через три привезет невестку. Невестки... снохи... Какой только национальности нет среди моих снох: и алтайки, и русские, и казашка, и украинка. Роднёй стали, родством связаны с моим очагом, с моим домом. Интересно, какой национальности, например, Сашка, сын Азулая? Дед по матери — казах, бабушка по матери — русская, по отцовой линии — алтайцы... А я так отвечу, так скажу: — Растет человек, и всё тут! Всем родной человек. Однажды Толя мой, когда учился в третьем классе в Куулге, в начале учебного годэ, явился домой и говорит: «Учиться больше не буду!» А что такое? «Меня Пионер Димановна... (Не сестра, а слышите, «Пионер Ди- мановна») — поставила в угол!» «А почему?» — спрашиваем. «Я на уроке рисовал». Тут сильно рассердилась мать моих детей. «Сейчас же поеду и покажу ей, как в угол ставить моего сына. Забыла о себе, какая она была сама. Я ее ведь ни разу в угол не ставила. А двоек-то сколько сама хватала. А сколько раз из-за нее вызывали отца в школу?.. Я ей сегодня—» И на самом деле начала седлать лошадь, чтобы ехать в Куулгу и наказать за То­ лика свою дочь-учительницу. Глупая, не знает педагогических законов, а хочет «учить»!.. Кое-как тогда уговорил, чтобы не ехала, не позорилась. Ведь я-то знаю немножко пе­ дагогические законы. До войны-то был все-таки учителем. Дети растут. Интересно думать о них, вспоминать... А Пионер Димановна до сих пор Толику помогает: то деньги, то посылки, то сло­ во доброе. (Лето, 1975 г.) * * * Сижу на горе, вижу, как осень — желтая, полосатая, крадется за моими жирны­ ми-овцами. Осень... Дети приезжали летом и опять уехали, На душе тоскливо и пусто. Ворон каркает. О чем он кричит, что ему надо? А может, он хрипло смеется на­ до мной, что я смертен... Ворон, я помню, если бы не ты... Ульгень создал тело человека и послал ворона к великому Кудаю — отцу всех богов,— -просить душу для своего творения. Ворон послушно полетёл на небо. Кудай дал ворону бессмертную душу. Тот зажал ее в клюве и полетел на Алтай. Путьхбыл длинный, ворон устал, оголодал. Вот он видит: под его усталыми крыльями лежит труп верблюда. Голод тянул его к верблюжьей туше, но он выдержал, пролетел мимо. Снова смотрит вниз: под его крылом лежит мертвая лошадь. Но и на этот раз ворон пролетел мимо.