Сибирские огни № 11 - 1979
— Дурак! — сердито буркнула Чачак на меня.— Ребенок так сильно стукнулся, а он радуется... Ой, балам, полежи немножко и пройдет... — Разве, это «балам»! — я смеюсь.— Это же офицер, наш защитник! Видишь, мать моих детей, как вырос твой сын, который был не больше твоего кулачка. Он стал выше своего дома! Радуйся... Ты ведь не забыла, что человек должен полежать и по кататься на том месте, где родился. Твой «балам» этот обычай забыл, а родной дом — напомнил. И сам Азулай смеялся, поглаживая голову, и его сын Сашок смеялся, глядя на отца и не понимая, о чем говорят дед с бабушкой. Маме ты тогда привез лисьи лапы, чтобы сшила себе новую шапку. Но твой главный подарок — внук, Сашок. Говоришь: — Пусть поживет у вас, пусть поживет в этом низком домике, где я и все мы выросли, да научится, прежде чем идти в школу, говорить на родном алтайском языке... Так Сашок и остался у нас. Хороший мальчик — овец любит, играет с ягнятами. А сперва, увидев ягненка (и горе, и смех!), закричал: «Посмотри, бабушка, какой чуд ной поросенок!..» Прошел год, теперь он знает родной язык, как ты этого хотел. Поросенка с яг ненком тоже не спутает. А осенью пойдет в школу, в Куулгинскую школу. Там его в первом классе будет учить твоя же сестренка — Пионер Димановна. Вот подумай, раз ве не интересно жить на земле?! Сашка теперь, как журавленок, вытягивает шею, смотрит на перевал и ждет твоего приезда, Азулай. Эндрей. Эндрей — мой самый старший сын, отец четырех детей. Он колхозный табунщик. Хороший табунщик. Когда человек любит скот, птиц и зверей, у него душа ко всему ласковая. Мы с матерью не думали, не гадали, что из нашего первенца выйдет хороший табунщик. Да и, признаться, сами этого не хотели. Были молодыми, мечтали, чтоб он стал в Куулге самым важным человеком. Думали, что из него выйдет артист или да же начальник. В прошлое лето, когда Азулай приехал, и Эндрей прискакал на светло-рыжем коне. Любо смотреть на своих детей, когда они встречаются и обнимаются. Дети... Разве они дети были тогда, при встрече, ведь встречались две горы, два богатыря. Азулай старшему брату подарил новенький, скрипящий офицерский ремень. Энд рей обрадовался, сразу же стал примерять его на себя. Хлопая по плечам Азулая, говорил: «За это, браток, я из твоего сына сделаю настоящего наездника! Саша, иди ко мне, не бойся, я тебя посажу на своего скакуна. Видишь, какой у меня конь!..» А мать моих детей, Чачак, тут как, тут: «Что вы надумали! Нет, нет, не дам ре бенка, ведь он упадет, убьется еще! Перестань дурить, Эндрей!» Эндрей хотел было послушаться матери и оставить свою затею, но Азулай на стоял, чтобы брат посадил мальчика на коня. Уж очень, должно быть, хотел посмот реть на сына, сидящего в седле. А теперь Сашка сам просится к Эндрею, чтобы с ним ночевать в горах, ездить на его коне. Эмиль. У Эмиль прозвище было — Сурбай. Балагуров, весельчаков, вралей по чему-то в Куулге звали Сурбаями. Наверно, когда-то был такой человек по имени Сурбай. Наша Эмиль с детства любила ходить по гостям, любила выдумать да при врать, любила петь да плясать. Не очень-то нянчилась с Клашей. Не очень-то ходила за овцами... А теперь стала артисткой областной эстрадной бригады — ездит по Алтаю, поет песни. И это было прошлым летом, в сенокос. Косили недалеко от нашего джайлу *. Мы с матерью поехали посмотреть на дочь, как она там поет. Ой-т!.. Особенно мать рас- ' Д ж а й л у — летнее пастбище. 5*
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2