Сибирские огни № 11 - 1979

нее, над злыми глазами блестят бисеринки пота. Соловьев видит их очень отчетливо и начинает чувствовать, как у него по щекам сбегает пот и щекочет шею. Как это странно — боль и ощущение щекотки. Санитарка так ни разу на него и не взглянула. Она смотрит на свой живот, где отпечаталось грязное пятно. Он закрывает глаза. «По­ чему они меня не раздели?» — думает Соловьев и слышит голос сани­ тарки, мягкий женский голос, не соответствующий ее злым глазам. — Надо бы его раздеть, внизу, да обмыть. — Там у них вечно ванная не работает. — Лифт тоже. — Вот и корячься. Соловьева поднимают и несут по ровному коридору/ наверное, туда, где его можно раздеть и обмыть. Носилки снова ставят и в самом деле начинают его раздевать. Глаз Соловьев не открывает. Он может их открыть, но не хочет. Они возятся над ним, обтирают его чем-то прохладным, наверное, мокрым полотенцем. Ему это не интересно. Ему ничего не интересно. Даже его собственная боль. Она никуда не ушла, она с ним. Но ему не интересно. — Шок,— говорит одна из санитарок. «Просвещенная»,— думает Соловьев и пытается улыбнуться. Его куда-то перекладывают'и везут. Он понимает это, хотя глаза у него по-прежнему закрыты. С груди заворачивают простыню и резко давят ему на живот. Ни­ какой боли он не ощущает, и судорога, которая пробегает по его телу и выгибает его дугой, от него не зависит. И стон, который он слышит, принадлежит не-ему, хотя это его голос. т— Острый живот... В операционную,— констатирует невидимая ему женщина. — «Врач»,—догадывается Соловьев. Но это не врач, операционная сестра. Соловьев этого не знает, но если бы и знал, ему было бы все равно. Его снова куда-то перекладывают и, наконец, оставляют в покое. Он думает совершенно уж несуразное и понимает эту несураз­ ность. Перед глазами объявление, оно приклеено к управленческой две­ ри: «Желающие получить земельные участки, до 10, числа записываться в ПТО». Он не записался, и ему не дадут участок. Хотя если он умрет, то, наверное, все-таки дадут. Глупо, но ничего ужасного. Просто надо дотерпеть. Из предоперационной до Соловьева доносятся голоса. Уже знако­ мый ему женский и прокуренный или простуженный мужской голос. Журчит вода, звук знакомый, вот так же звенит струя, когда он наби­ рает таз воды для мелких постирушек. — Как он? — спрашивает простуженный бас. Голос кажется Соловьеву знакомым. «Этот зарежет»,— страх за­ ставляет его крепче прижать руки к животу и открыть глаза. Над ним висят хирургические лампы, но они не горят, только зловеще поблески­ вают.— «Зарежет»,— мысленно повторяет Соловьев и напряженно При­ слушивается к голосам. — Больно? «Конечно, больно, зачем об этом спрашивают». Он кивает. Ему ка­ жется, что он кивает. — Шок,—тихо, как выдыхает, говорит сестра. — Я не в шоке,—хочется крикнуть Илье Степановичу.— Какой к черту шок, если я вас боюсь. Боюсь даже открыть глаза. И мне в са­ мом деле больно. Больно! — Давай,— совсем рядом басит хирург. 3 Сибирские огни № 11«