Сибирские огни № 11 - 1979

числу таких людей. Он зачастую играет роль магнита, к которому тянутся силовые линии событий невероятных, но тем не ме­ нее имевших место в жизни. Может ли он, как писатель, пройти мимо этой стороны действительности? Что касается меня, я бы не упрекал ав­ тора за подобные сюжеты, если они жиз­ ненно правдивы. А сюжетам Л. Квина нель­ зя не верить — тем более, что повести «Три жизни Николая Струкова» и «Горький дым костров» не только называются доку­ ментальными, но и в самом деле являют­ ся ими. К сказанному добавлю, что они на­ писаны в той манере безыскусственного повествования, с такими достоверными, невыдуманными подробностями, что вызы­ вают полное читательское доверие. Первая повесть названа не случайно «Три жизни Николая Струкова». С первых же строк автор без обиняков заявляет: «...хоть и редко, но встречаются люди с биогра­ фией, настолько насыщенной событиями, с такими резкими поворотами судьбы, что, кажется, не может их вместить одна-един- ственная человеческая жизнь. Для этого нужно прожить дважды или даже трижды. К таким удивительным людям и принадле­ жит герой этой книги, Николай Терентье­ вич Струков». С точки зрения занимательности автор допускает явный промах — зачем же иску­ шенный рассказчик (а Лев Квин несомнен­ но является таковым) сразу «раскрывает карты»? Не лучше ли начать без предуп­ реждения, а потом пустить в ход все «ко­ зыри» остросюжетного повествования? Но в том-то и дело, что автор менее все­ го хочет поразить читателя событиями в самом деле исключительными. Ему гораз­ до важнее завоевать доверие читателя, и он ценит точность деталей, последователь­ ность повествования. Он не хочет нагнетать эффектные ситуации, он отказывается от любых приемов, рассчитанных на внеш­ нюю увлекательность — словом, отбрасы­ вает все, что предусмотрительным автором обычно приберегается «под занавес». Дол­ жен сказать, что такое решение представ­ ляется не только закономерным, но и муд­ рым. Если бы читатель хоть на минуту решил, что для автора главным было заставить его, читателя, ахнуть («вот, оказывается, как иногда» случается»),— книга бы не сра­ ботала на полную мощность; фигурально выражаясь, взрыв, который мог быть сози­ дающим, был бы заменен эффектным фей­ ерверком. Но писатель хотел не фейер­ верка. Перед нашими глазами проходят три жизни Николая Струкова. Первая — дере­ венское детство, трудовая юность, начало военной службы, а затем война, бой, из ко­ торого он вышел инвалидом. Вторая жизнь — госпиталь, бесконечные операции, полная беспомощность — нет правой ру­ ки, ампутирована кисть левой, поморожена нога... Горькие мысли о своей бесполезности, о том, что о н— тяжкий груз для жены, для близких — вызывают ощущение безысход­ ности. Глубина отчаянья такова, что простые слова комиссара госпиталя, обращенные к Струкову — «Пошел бы и взял разреше­ ние»,— вызывают ярость: Ч ЕМ взять, ес­ ли нет даже ладоней? В ответ на безобидную фразу Струков грохнул по столу обрубком руки — толь­ ко что прооперированной. Операция эта шла без наркоза — хирург предложил сде­ лать расчленение сустава, чтобы создать подобие пальца: «Писать тогда сможешь...» И вот результат успешной операции Струков перечеркнул своим ударом руки по столу. Нужна новая операция... Вспышка эта — хоть и корил себя за нее Струков — показала, что он держится на крайнем пределе. Вторая жизнь Струкова •— жизнь инвали­ да. Инвалида, потерявшего веру в буду­ щее, в людей: беспросветность в его мыс­ лях и чувствах усугубляется встречами с теми, кто, не выдержав испытаний, спеку­ лирует своими фронтовыми увечьями — выпрашивают подаяние, выгодно перепро­ дают фрукты, заводят азартную игру, даю­ щую немалые барыши. Спасение они ви­ дят в пьяном угаре,— писатель беспоща­ ден, показывая, как тяжело складывались порой судьбы людей, изувеченных в боях за Родину, мужественны* в схватке с вра­ гами и не нашедших своего места в мир­ ной жизни. Я не случайно употребил слово «беспо­ щаден», говоря об авторе. Часто — особен­ но в книгах для детей — повествователи обходят «острые углы», смягчают непри­ глядные стороны жизни. Видимо, не только некрасовский генерал из «Железной доро­ ги» считал: — Знаете, зрелищем смерти, печали Детское сердце грешно возмущать... Л. Квин отказывается от- умилительных картин, избегает розовых красок... Повесть написана жестко, без сентимен­ тального утешительства. Автор не боится показать своего героя — Николая Струко­ в а— во власти пьяного загула: недавний солдат надеется найти утешение и облег­ чение в вине. Третья жизнь Николая Струкова началась с появления «комиссара». «В жизни каждо- го человека, попавшего в беду и сумевше­ го из нее выбраться, обязательно бывает свой «комиссар»,— утверждает Л. Квин.— Он вовсе не должен носить звание полко­ вого комиссара, как у Бориса Полевого в «Повести о настоящем человеке». Таким комиссаром может оказаться любой... Де­ ло тут не в возрасте, не в жизненном опы­ те, а в нравственной щедрости, в особом свойстве души, позволяющем восприни­ мать чужое несчастье как свое собствен­ ное». Эта мысль автора подтверждается всем ходом событий. Такой «комиссар» был и у Николая Стру­ кова — старый большевик, член партии с семнадцатого года Алексей Никифорович Брагин. Человечность и чуткость Брагина помогают Николаю Струкову найти себя. /