Сибирские огни № 11 - 1979

тем, незаконченных стихотворений, не на­ писанных еще поэм». Он так формулирует свое авторское кредо, которое практиче­ ски и раньше (до временного творческого кризиса) исповедовал: Противопоказано поэту, Если он не хочет устареть, Жить в тиши уютной кабинета И на мир из форточки смотреть. И, томясь, высасывать из пальца Строки, не согретые душой... Нет, судьба газетчика-скитальца Во сто крат дороже мне иной. («Ветер с гор»). Эти строчки проливают свет на сущность и особенности художнического метода, «лаборатории» писателя, «газетчика-ски­ тальца», которому чужды рассуждения на отвлеченные темы, а важны живые и кон­ кретные наблюдения над жизнью и людь­ ми. И многие стихи его, как и прежде, ста­ новятся своеобразными поэтическими репортажами со строек, полевых станов, же­ лезнодорожных трасс, из таежных и ры­ бацких поселков и заполярных факторий. Показательно и то, что он много и плодо­ творно работает в жанре очерка (книги «К мысу Входному» — 1961, «Звезды даль­ них дорог. Путевые очерки» — 1964). В лучших произведениях К. Лисовского лиричность, субъективность (но не субъек­ тивизм!), полное душевное самораскрытие сочетаются с сильно развитым в поэте ощу­ щением и пониманием движущейся исто­ рии, а также объективной реальности. Этим отличались не только его поэмы 40—50-х годов, но и, к примеру, цикл стихов об Адаме Мицкевиче «В стороне Новогруд- ской» (1955), а в конце 60-х — начале 70-х гг. «Стихи о Польше», особенно бал­ лады (собственно, даже небольшие поэмы) «Побег из ада» и «Вестерплятте» — о тра­ гической борьбе польских воинов-патрио- тов с фашистами... «Из крупных своих вещей лучшей счи­ таю поэму «Сумасшедший поезд»,— гово­ рит сам К. Лисовский. И это действительно так. Хотя при всем обилии интонационно-ритмических перехо­ дов, как того требовало само содержание разных частей произведения, К. Лисовский все же не смог избежать определенного влияния своих поэтических предшественни­ ков — И. Молчанова-Сибирского («Трид­ цать один»), А, Оленича-Гнененко («Песня о серебряной роте»), В. Луговского («Песня о ветре») и др. О сложности задачи, поставленной авто­ ром, можно судить хотя бы по тому об­ стоятельству, что в центре поэмы находит­ ся один из самых крупных и злостных вра­ гов Советской власти — адмирал Колчак, фигура более чем одиозная в нашей исто­ рии. Положив в основу своей работы над поэмой верную политическую и историче­ скую оценку Колчака и колчаковщины в го­ ды Гражданской войны, автор, естественно, обязан был быть здесь особенно взыска­ тельным, точным, убедительным в своих художественных решениях и интерпрета­ циях. Враги революции (и вообще наши идей­ ные и политические противники) нередко еще изображаются в поэзии очень односто­ ронне, грубо-плакатно, как озверевшие бандиты, потерявшие облик человеческий, изворотливые негодяи, прячущие под бла-' гопристойной личиной ненависть и страх перед народом, а то и просто как оловян­ ные болванчики, заведомо лишенные ума, воли, силы и т. п. Не таков Колчак в поэме К. Лисовского. Дав общую негативную художественную трактовку образа (поскольку речь идет о социальной «физиономии» Колчака, о не­ избежной духовной деградации человека, противопоставившего себя народу), поэт, вместе с тем, решительно отказался от ка­ кого-либо «оглупления» персонажа, нари­ совал Колчака фигурой не плоскостной и не плакатной, а сложной и объемной. Тем весомей и значительней кажется нам побе­ да революционных сил над этим главарем русской белогвардейщины, ставленником международного империализма. А ведь враг и в самом деле был коварен, умен, силен. Мундир английский, Погон французский, Табак японский. Правитель омский. Меткие иронические слова этой народ­ ной песенки, звучащие в поэме, передава­ ли не только отношение народа к колча­ ковской диктатуре, но и вскрывали, по сути, те мощные международные империа­ листические силы, которые ее вскормили и вспоили... Колчак предстает в поэме как человек недюжинного ума, силы, организационных способностей. Известный полярный иссле­ дователь и ученый, чьим именем был наз­ ван остров в Карском море, он плавал вме­ сте с Толлем и Бегичевым, «страстно» ис­ кал землю Санникова, «готовил... чертежи будущих ледоколов», в русско-японскую войну воевал под командованием адмира­ ла Макарова, забыв, «что такое страх». Но романтической «сказке седых морей» при­ шел конец, как только грянула революция. Поклонник Киплинга, «воин» и «конквиста­ дор», много сделавший для того, чтобы «владычествовала Россия от теплых до хладных вод», адмирал Колчак не мог при­ нять революцию и поднял белый стяг, вы­ павший из рук дегенератов Романовых. «Сказка нелепой жизни» «рыцаря белой идеи» обернулась трагедией для него са­ мого и драмой для народа, против которо­ го он выступил. В поэме показано не только полное по­ литическое банкротство Верховного прави­ теля, но и его глубокая душевная опусто­ шенность, когда человек перестает быть человеком и когда ему остается единствен­ ное — смерть, даже если он и не помыш­ ляет еще о самоубийстве. Сцена, в которой Колчак слышит рож­ денную народной иронией песню, подво­ дит, по сути, роковую черту под всем бес- слазным путем «энглизированного гунна».