Сибирские огни № 11 - 1979

Встают, вега тундру озарив огнями. Егор, ты понимаешь, — го-ро-да! Наконец, в поэме есть еще одна важная и, можно сказать, сквозная тема. Бегичев, кажущийся тунгусам «велика­ ном» и прозванный Улаханом-Анцыфором (Большим Никифором), везде в тундре «го­ стем был желанным», здесь нашел он «дружбы бескорыстной счастье», потому что сам был бескорыстным, дружелюбным, отзывчивым, искренним. И не случайно, когда он отправился на «остров Дьявола», с ним были не только русские Кузнецов, Гаркин, Семенов, но и Диомид, «якут бы­ валый, их взялся проводить в далекий край». А когда Бегичев отправился на по­ иски норвежцев,— «вся тундра руку друж­ бы протянула, всем, что имела,— помогла ему». / Это случилось уже при Советской вла­ сти, и это был последний подвиг Бегиче­ ва. Характерна и показательна его социаль­ но-психологическая мотивировка самим ге­ роем: Мы — люди разные. Но духом, волей Пропавшие норвежцы нам сродни. Как мы, не помышляя о награде, Они простор широт пересекли Пытливости людской, должно быть, ради И ради общей матери-земли. Автор неустанно подчеркивает крепость и святость уз дружбы и товарищества, свя­ зывающих Бегичева и других передовых русских людей с коренными жителями Се­ вера. А в рассказе о поисках норвежцев (главном событии поэмы) эта тема обога­ щается новыми идейно-художественными гранями и аспектами, вырастает в тему ин­ тернационального единения, готовности на­ родов нашей страны к сотрудничеству с другими народами мира во имя и на благо всего человечества... Оценивая эпическую поэму К. Лисовско­ го по существу и в целом, приходишь к вы­ воду, что эта вещь интересна прежде все­ го тем, что являет собой пример активного вторжения писателя в историю, умения художнически осмыслить п р о ш л а с высот того времени, в которое он живет, подчер­ кнуть связь эпох, преемственность поколе­ ний в лице наиболее замечательных пол­ предов нашего народа. Образ движущегося Времени пронизыва­ ет и связывает воедино стихи цикла «Го­ род моей юности». Это — лирически-про- никновенный и исторически-достоверный рассказ о Красноярске и его людях. Впер­ вые цикл был опубликован в 1949 году, за­ тем дополнялся, углублялся и обогащался новыми стихами последующих лет. Во «Вступлении» автор сравнивает Время со «старателем-знатоком», «неторопко, бесстрастно» отсеивающим песок и шлих, пока не обозначатся на донышке лотка зо­ лотые «зерна». Они уподобляются в стихо­ творении «чувствам золотым», способным удержаться «только в памяти, чистой, как горный ручей». Одним из таких чувств яв­ ляется неизбывная любовь к городу юно­ сти. Психологически точно, единственно вер­ ными словами передано душевное состоя­ ние героя, приникающего к вагонному ок­ ну на предпоследней станции: С каждым часом вы ближе, места дорогие! Что-то девушка мне говорит. Не пойму. — В Красноярск вы впервые? — Конечно, впервые! В сотый раз подъезжаю впервые к нему1 Лирический зачин, в котором признание в любви к городу юности, можно сказать, состоялось поэтически, делает понятным и естественным желание автора уяснить и воспеть славную историю Красноярска, ста­ ринного русского города Сибири, столь бо­ гатого добрыми и героическими тради­ циями... Три части стихотворного цикла — «Осно­ ватели», «Вечное дыхание», «Солнце над Енисеем» — отражают три периода исто­ рии Красноярска — дореволюционный, ре­ волюционный и послереволюционный. При этом от стиха к стиху нарастает внутренняя напряженность, драматичность поэтическо­ го повествования, и мы замечаем, как «ста­ ратель-знаток» Время убыстряет свой бег и уже далеко не всегда просевает «зерна» человеческих чувств «неторопко, бес­ страстно». История города, «прокрученная», как в киноленте, в сознании героя, предстает в непрерывном поступательном движении и обновлении, в связи и преемственности по­ колений и традиций. Стихи, как правило, конкретны по своим сюжетам, точны по географическим и этнографическим приме­ там. По своим жанровым признакам — это, скорее всего, баллады, но баллады, начи­ сто лишенные какого бы то ни было эпиче­ ского «спокойствия» или олимпийского бесстрастия... «Летом 1828 года, к «Успеньеву дню», при слиянии рек Енисея и Качи, построен острог «Красный яр». Эта историческая справка предпослана стихотворению «Основатели». А основатели Красноярска — вот они: — Чаль, ребята, с Дона! Не оттуда ль Это слово и пошло: «чалдон»? И дальше поэт начинает рассказ о дале­ ком прошлом, и перед его взором встают образы наших предков, «соколов донских», «шедших там, где зверю не пройти», чтобы (несколько перефразируем Ломоносова) прирастало Сибирью Российское могу­ щество. Драматична и нередко трагична судьба безымянных первопроходцев: Суждены вам тризны на курганах. Злые сечи у иртышских вод, И змея татарского аркана Не к одной головушке прильнет... Органично включается в тематическую ткань стиха песня «тех, кто уцелел»,— о тяжком пути «к восходу», «чтоб землицы вьюжные стали вечно русскими». Песня