Сибирские огни № 11 - 1979

жизни имеет полное право на опоэтизиро­ вание и вообще на эстетическое отражение в литературе. Мы были бы не вправе тре­ бовать, чтобы герой лирический был не­ пременным участником изображаемых со­ бытий,— нет, пусть он будет лишь их сви­ детелем, но свидетелем, проникающим мыслью и чувством в самую суть, в про­ цесс, в движение и изменение жизни и психологии людей," т. е. будет свидетелем небезучастным (как ни парадоксально это в данном случае звучит). А именно такого отношения и" подхода к изображаемому как раз и не хватает стихам, подобным «Гостеприимству». И здесь подстерегает автора опасность иллюстративности, «пе­ режевывания» заведомых и априорных мыслей, описательств жизненных явлений и фактов без должного их идейно-художе­ ственного отбора и осмысления, что неми­ нуемо ведет, в свою очередь, к многосло­ вию, к неоправданной растянутости произ­ ведений («Садовод», «Курейка, станок рыбацкий»). Риторикой и декларативностью страдает стихотворение «Братство», где идейный за­ мысел, сам по себе важный, не получил никакого оригинального поэтического во­ площения, авторская мысль потонула в слишком общих и расплывчатых рассужде­ ниях, в плакатных, логически-кнеудобова- римых» синтаксических конструкциях. Литературная критика указывала . на по­ добные изъяны и огрехи стихов К. Лисов­ ского. Однако тут, наряду со справедливы­ ми нареканиями, было высказано и немало противоречивых, а то и попросту неверных замечаний, что в какой-то степени даже дезориентировало автора. Показательным был и разнобой в сцен­ ках рецензентами одних и тех же произве­ дений. «К. Лисовский,— пишет в «Сибирских ог­ нях» Л. Левин,— находит очень точные слова для того, чтобы передать неповтори­ мое своеобразие Крайнего Севера». Со­ чувственно цитируется строфа из стихо­ творения «Край света»: Он весь похож немножко На снега глыбу. Он весь пропах морошкой, Песцом да рыбой. Через три года другой рецензент — И. Сотников заявляет, что «эти стихи могли быть написаны и сто и двести лет назад: в них нет и духа нашего времени». Дело здесь, разумеется, не в том, что один рецензент ратует за художественное отражение каких-то неизменных, постоян­ ных, вечных природных примет и ценно­ стей, а другой — печется о том, чтобы в них был непременно уловлен «дух нашего времени». Нет, И. Сотников «поправляет» Л. Левина, так сказать, «идеологически»: «Заключительная строфа, несущая главную мысль, характерна бедностью идейного со­ держания: Здесь до сердечной дрожи Порывист ветер, Здесь теплота дороже Всего на свете. И это написано в дни, когда каждая весть о победе на фронте была тем самым доро­ гим теплом, что жарче любого огня согре­ вало наши сердца!» От подобного критического комментария, конечно, уже недалеко и до утверждения, что поэт создает «сомнительные в идейном и художественном отношении стихи» (Ю . Смородин). Литературная критика второй половины 40-х — начала 50-х годов, как известно, особенно не жаловала лирику, полагая, что она, лирика, не в силах выразить героиче­ ский дух эпохи и вообще не соответствует данному историческому моменту. И К. Ли­ совскому особенно досталось от рецен­ зентов за цикл лирических стихов «Мыс прощания», как «никчемную оглядку на свергнутые жизнью образцы и каноны враждебной декадентской поэзии» (И. Сот­ ников). «Одним из самых порочных» в цикле назвал Л. Левин стихотворение «Стихли крики чаек говорливых...» Стихотворение это и по сей день входит в книги поэта, и есть смысл поподробнее поговорить о нем. Поэтические строки, где явственно ощу­ тим эмоциональный максимализм юности, пронизаны неподдельным душевным дра­ матизмом, и это понятно: ведь речь идет о прощании — навсегда! — с любимой жен­ щиной. Да, именно так, хотя поначалу ника­ кого женского образа мы вроде бы и не видим: Стихли крики чаек говорливых, Смолк неумолкающий прибой... Здесь, на тихом берегу залива, Я прощаюсь, молодость, с тобой. Образ любимой ассоциируется в душе, в сознании лирического героя с моло­ достью — явлением многообъемлющим, широким. Тем самым как бы «укрупняется» и образ любимой когда-то женщины, под­ черкивается сила и глубина пережитого че­ ловеком чувства. Мы понимаем и эту вне­ запно наступившую, противоречивую «тишь» в природе, и этот заполняющий все и вся вокруг драматизм ситуации, когда для человека все внешнее — немеет, чтобы прорвалось и заговорило ;— внутрен­ нее, потаенное. А внутренний голос гово­ рит герою, что любовь его была заранее обречена и что только теперь к нему «му­ жество вернулось» признать свершившее­ ся. Отныне его «сердце не грустит, не плачет»: «Значит, ты чужою стала для меня». Но — полно, так ли? И опять, опять встает из дыма , Памяти, из мрака забытья Голос твой — единственно любимый, Образ твой, о молодость моя! Конечно, чувства — «можно ль расска­ зать»? Да и как рассказать о мучительной борьбе между беспощадным разумом, за­ ставляющим осознать печальную реаль­ ность, и сердцем, которое не хочет при­ нять эту реальность, смириться с нею? Но если все же попытаться?.. И тут в метаниях и сомнениях лирическо­ го героя, в попытке выразить их у автора