Сибирские огни № 11 - 1979

оценочно-психологического характера: «не­ покорный, двужильный», «мятежный», «то­ варищ отважных и сильных», «по-отцовски настойчиво учит силе духа суровый Бай­ кал». Не будем переоценивать: поэтический образ Байкала у К. Лисовского пока доста­ точно традиционен. Как, впрочем, и встре­ чающаяся в различных фольклорных и ли­ тературных вариантах и интерпретациях легенда об Енисее, «умыкнувшем дочку» Байкала Ангару. Но тут поэт находит новый идейно-художественный ракурс изображе­ ния, не останавливается только на созерца­ нии Байкала, а показывает, как человек преобразует природу, ставит ее богатства на благо народа. Панегирик Байкалу неожиданно прерыва­ ется вопросами, далековатыми от подобо­ страстия и пиэтета: «Опять восторгаться твоею пучиной? Опять словословия петь то и знай?» А далее следует решительное предложе­ ние: «Давай говорить, как мужчина с муж­ чиной, как младший со старшим. Согласен? Давай!» Лирический герой призывает Байкал не обижаться больше на свою дочь: ведь вскоре ее «бирюзовое море» (имеется в ви­ ду намечающееся строительство Братской ГЭС) позволит увидеть на просторах «оди­ ночки» Байкала «не славный корабль — омулевую бочку,— суда/ что идут прями­ ком в Енисей». Так радуйся, бейся в крутые граниты,— Ведь дочь открывает тебе, старикан, Ворота в сердитый, Всегда ледовитый. Легендой овитый седой океан! И опять возникает образ величественной и беспредельной Сибири, неоглядные про­ сторы и горизонты которой как бы еще более раздвигаются, расширяются целена­ правленными усилиями человека. К сожалению, в стихах есть одна досад­ ная, с точки зрения художественно-логиче­ ской, неувязка. Обращаясь к Байкалу, ге­ рой (или автор) говорит об Ангаре: Деля с Енисеем и радость, и горе, Веками ждала она встречи с тобой. И скоро ее бирюзовое море Сольется с твоей родниковой водой. Согласно легенде, Ангара «убежала» (а вернее — «выбежала», но «бежит» и по сей день) от Байкала к Енисею. Но означа­ ет ли это, что коль скоро на ее пути вста­ нет гидроэлектростанция (а именно в этом реалистическая основа стихотворения), то воды ее повернут вспять, на «встречу» с Байкалом? «Сольются» с его «родниковой водой»? То, что кажется естественным в мифе, становится иногда логически-противоречи- вым, «ненатуральным», искусственно «при­ тянутым» в его современном литературном использовании. Так возникает проблема идейно-эстетического истолкования и пере­ осмысления легенд, сказаний, мифов, веч­ ных тем и образов в наше время, в эпоху бурной научно-технической революции... В природе, в тесном и дружеском обще­ нии с нею нередко находит лирический герой поэта нравственное, духовное очи­ щение и исцеление. В «Обращении к Ени­ сею», например, показательны такие прось­ бы-заклинания: Дай мне силу любую беду превозмочь. Дай мне белую ночь, а не черную ночь. Ты меня отогрей, теплотою дыша, У меня, Енисей, вся промерзла душа. В тишине нарастающий слышу ответ: «Помогу: для меня невозможного нет». Чуть ли не пантеистическое восприятие природы идет у поэта от «ослелленности великолепием» ее, от преклонения перед ее могуществом, от влюбленности в этот таежный «край нехоженый»,— Где тучи, тяжкие, как олово, Где лось, шагами потревоженный, Пугливо вскидывает голову. Где рысь крадется за добычею, Где косяки гусей непуганых. Где в дымных чумах чтут обычаи: «Вошедший в чум — да будет другом нам!» («Парус юности»). Автор живописует и множит картины, приметы живого природного мира, быта и нравов аборигенов (не случайна эта лекси­ ческая анафора строк, начинающихся с сою­ за «где»). Однако, когда читаешь некото­ рые стихи поэта, иногда невольно приходишь к мысли, что сам-то лирический герой остается при всем при том довольно- таки бездеятельным, умиленно созерцаю­ щим реальную действительность, сложный мир отношений человеческих. Он — всего лишь очевидец, гость, доброжелательный и желанный, восторженный, обласканный традиционным эвенкийским гостеприимст­ вом. Как, например, в стихотворении имен­ но с таким названием — «Гостеприимство». Лирического героя встречают в эвенкий­ ской фактории «словно сына» (со всеми вы­ текающими отсюда следствиями). Герой, надо полагать, тронут радушием и добро­ сердечием хозяев. Но — и только. Автор, по сути, ограничивается лишь констатацией непременных атрибутов гостеприимства се­ верян; герой же оказался стороной пас­ сивной, н€? проявившей себя в ответном действии, поступке, психологическом же­ сте: Лепешек пресных напекут, Пока ты спишь, и спозаранку Тебе оленей приведут И сами запрягут их в санку. И ботала веселый звон Разбудит берега немые... — Прощай, гирки! Таков закон Гостеприимства в Эвенкии. Разумеется, убедительное фиксирование того или иного природного состояния, бы­ тового или трудового уклада народной