Сибирские огни № 11 - 1979

Хорошо в тайге! Неслышно Обступает тьма густая. Снег лежит на ветйах пышных Белым мехом горностая. Или: Ночь... Не зная утомлеиья, На таежных на тропинках Бьются в смертном поединке Вихри — белые олени. Сравнения снежных вихрей с поединка­ ми оленей во время гона, а снега на вет­ вях с «белым мехом горностая» отражают бытовой уклад эвенков — охотников и оле­ неводов; они органичны для их мировос­ приятия и жизнеощущения. Психологически убедительна и сокровен­ ная, непритязательная мечта бедного эвен­ ка, обманываемого и обираемого местны­ ми богатеями и русскими купцами. Он поет: ' Вон летит кедровка к Лене. Вон в кустах мелькнули тени. Может, дикие олени? Если б мне иметь оленей! Стал бы я тогда богатым, Стал бы жирным, Стал бы сытым. Как у князя Харлачаты, Стал бы кружкой непочатой Чум мой, бисером расшитый. Но оленей нет ни пары, В турсуках — муки ни крошки. Мясо не исходит паром, Позабыл я вкус лепешки. Берег Катанги я вижу. Значит, Лена будет скоро. Побыстрей скользите, лыжи. Поторапливайтесь в гору! Быстрая смена настроений; мгновенный переход от безмятежного созерцания к бесплодным мечтаниям, а от них — к горь­ ким раздумьям о своей доле; наконец, наивная фетишизация (обращение к лы­ ж ам )— такой «поток сознания» очень ха­ рактерен для эвенка Куркогира. Дитя при­ роды, он по натуре своей совершенно искренен и чересчур доверчив, и его бла­ гостная удивленность щедростью купца Абраменкова, «покупающего» шкурку ли­ сицы, неотвратимо сменяется «диким стра­ хом» перед неминуемой гибелью, когда, пьяный и ограбленный лавочником, он пы­ тается добраться домой... Поэма замыслена и построена как про­ тивопоставление судеб двух эвенков — от­ ца и сына. О судьбе отца уже рассказано. По-иному сложилась жизнь сына Куркоги­ ра — Амнарика. Случайная встреча в тай­ ге с раненым красноармейцем Иваном Безродных, общение с ним заставили юно­ го эвенка другими глазами взглянуть на мир. От русского Амнарик впервые услы­ шал слово «Ленин» (здесь показательна реакция эвенка: «Ленин? Он живет на Лене?»). На прощание выздоровевший красноар­ меец дарит эвенку звезду со своей фураж ­ ки как символ грядущей братской дружбы народов. В экспозиции и финале поэмы, обрамляющих основное повествование, мы видим Амнарика уже уезжающим на уче­ бу в Ленинград... Таков незамысловатый сюжет произведе­ ния, которое, пожалуй, более интересно и любопытно своими художественно-этногра­ фическими и пейзажными картинами и деталями, нежели оригинальностью идей­ но-тематического и сюжетно-композицион­ ного решения. Поэтому, видимо, впоследст­ вии, при переизданиях автор предпочитал публиковать только отдельные части или отрывки из поэмы... Чаще всего стилизация дает о себе знать, особо чувствуется в языке художественно­ го произведения. Рецензенты единодушно упрекали К. Ли­ совского за чрезмерное увлечение ино­ язычными (в частности — эвенкийскими) словами и речениями, обильно включае­ мыми в образно-тематическую ткань стиха. Видимо, это понимал и сам автор, давая в конце почти каждой своей книжки то «Примечания», то «Объяснения непонятных слов, встречающихся в поэме», то «Сло­ варь местных и эвенкийских слов, встре­ чающихся в стихах» и т. п. Действительно, если русскому читателю (да и то не каждо­ му) были, допустим, известны, понятны та­ кие слова, как «аргиш» (олений поезд), «каюр» (проводник), «хорей» (шест, кото­ рым управляют оленьей упряжкой), то он, читатель, должен был обращаться к разно­ го рода «словарикам», чтобы выяснить, что же такое, к примеру, «кокольды», «голо- мо», «пурта», «ропаки», «суглан» и другие слова, обозначающие различные части одежды, предметы быта, обряды народов Севера. Такое постоянное «заглядывание», «перелистывание в конец» книги, естествен­ но, снижало впечатление от' читаемой ве­ щи, отвлекало внимание, мешало непре­ рывно следить за ходом поэтической мыс­ ли. К тому же, иногда иноязычные слова оставались у автора и вовсе без перевода и объяснения. В стремлении к конкретности, локаль­ ности изображения поэт иногда, казалось, даже злоупотреблял также географиче­ скими (опять-таки иноязычными) назва­ ниями. Однако увлечение К. Лисовского абори­ генными сибирскими словами уже тогда, в сороковые годы, диктовалось определен­ ной идейно-художественной целью: под­ черкивало величественную необъятность земных и водных пространств Сибири, их безграничность, неограниченность для при­ ложения сил и рук человеческих. Вот — Енисей: его «в Заполярье зовут «Ионесси», «Улуг-Хем» называют в Туве». И сразу же возникает зримый образ великой сибир­ ской реки, протянувшейся с юга на север нашей страны на тысячи километров («Род- лой Енисей»), В мастерски стилизованном художест­ венном произведении, в отличие от пере­ вода, личность автора, его духовный мир, идейное кредо всегда стоят на первом ме­ сте, хотя стилизация и предполагает неко­ торое отчуждение от собственного стиля писателя. Примечательна в этом плане точка зрения И. Мухачева: «Надо писать о своем, о русском... Но не каюсь, что всю жизнь писал об Алтае, Природу Алтая я