Сибирские огни № 09 - 1979

Ну, про Кристапа я уже сказал и еще скажу. А младшенький у меня с самого на­ чала никудышный был, малохольный. Гнил он отчего-то, изнутри гнил. В пятнадцать годков слег и не поднялся больше, стаял, как свечечка. Тогда не знали еще толком, что это такое. Теперь говорят — белокровие. Не зря, видно, придумали это люди: пришла беда — отворяй ворота. Мне приш­ лось отворять их в тот год дважды. Первый раз — когда младшенького на дюны выносили. Второй раз — когда хоронили Ильзу. Не пережила она потери двух сы­ новей. . Остались мы вдвоем с Кристалом. Кристап с виду ладный рыбак. И здоровенный, и краснощекий, и работать может. Другая беда: пристрастился к зеленому зелью. Причем, как нальется, так буйствовать. Втроем, вчетвером пеленали. Силищи у него, у дьявола, как у быка. Ну и угодил в каталажку! В советское время это уже было, до войны, в первый год новой власти. Полез пьяный на Янку Милтиня. А того у нас в поселке как раз милиционером назначили. Дали год за хулиганство. Спасибо еще Янке, промолчал на суде, что нож из,руки Кристапа вышиб. А то бы так дешево тому не отделаться. Выпустили Кристапа уже при немцах. Заявился в поселок как герой. «Я,— гово­ рит,— этого большевика Милтиня — по политическим мотивам». Какая там политика! Вранье это! Он, как налижется, всегда в драку лез. Даже на меня, отца, и то руку поднимал. Пошел Кристап служить к немцам, в полицию. Не у нас, в Ригу подался. И больше я от него вестей не имел. Слухи — те доходили. Но путаные и разные. Кто говорил: лютует Кристап. Кто наоборот: людей выручает. Кто третье: хлещет, сукин сын, водку, как воду, и ни до чего больше ему дела нет! Я-то сам больше к последнему склоняюсь. Никакой он не лиходей, никакой не доброхот. Просто горький пьяница. Так вот, иду я к этому немецкому начальнику, что на персоненвагене к нам при­ катил, а сам думаю : не иначе, как о Кристапе весть принес. Только вот какую? Подошел к дому, а тот мне навстречу. Фетровая шляпа, господское пальто, а из-под него фашистская форма. — Добрый день, господин Лайвинь! Верно Кристап мне описал: три дома в по­ селке под-черепицей. Первый от дороги — артельщика Кундзиня, второй, у молельни, лавочника Меркеля. А третий — отцовский, с краю, у самого Янтарного моря. Забыл только Кристап сказать, что от черепицы-то вашей одно название осталось: вся битая- перебитая. — Давным-давно ец^е крыл,— говорю.— В том году, когда рыба сама мои сети по всему Янтарному морю искала. С тех пор только и делаю, что латаю. — Фамилия моя Розенберг, Эвальд Розенберг — будем знакомы! Ваш сын Крис­ тап служит под моим началом. — Как он там? — спрашиваю осторожненько. — Ничего, ничего... Привет вам просил передать. Пригласил я этого Розенберга в дом. Он сходил к машине, две бутылки «Дзи- драйса» приволок. — Позовите,— говорю,— своего шофера. Пусть погреется человек. Вон на улице стынь какая. Смеется: ♦ — А я и есть мой шофер. Придется, видно, за двоих пить. Ну, думаю, что-то тут не так. Не в обычае немецких офицеров в одиночку по нашим приморским дорогам раскатывать. Но молчу. Он ко мне приехал, пусть и вы­ сказывается. А он и о том, и о сем. Только об одном молчок: что его ко мне привело. Словом, сидели мы с ним до самой темноты. Все больше молчали да кряхтели. Он без конца в окошко глядел и, как мне сдается, ждал, пока тьма сгустится. А потом и говорит: — А я к вам с делом приехал, дядюшка Кристап. Так я к нему в родичи попал!