Сибирские огни № 08 - 1979
неожиданно холеный для сорок шестого года, без единой наколки, мужик. Он, как видно, и был обладателем злого голоса. Блатной выбежал вперед, открыл дверь в ба ню, и они скрылись в белесом пару. «Зря он задирался,— с опаской подумал Гринчик о морячке, и сердце его сжа лось от нехорошего предчувствия.— Изобьют они его». — Дядя Вася,— неуверенно предложил он,— Может, не пойдем мыться? Я уже отогрелся... — Как не пойдем? Уже пришли... Морячок стал раздеваться — снял китель, тельняшку... Чем больше он обна жался, тем невыносимее было на него смотреть. Гринчик, как и всякий мальчишка, видел сотни изувеченных войной людей. Одни из них работали, упорно осваивались в мирной жизни, а другие пели песни в вагонах пригородных поездов, ругались в очередях, травили себе душу воспоминаниями и летом валялись пьяные на скамей ках сада. Этим прощали, но мало кто их любил, хотя как раз в любви они нуждались больше всего. Контуженые, обожженные, переломанные и продырявленные, они демонстратив но обнажали свои культи, раны и язвы, словно приглашая всех, кого не изуродовала война, разделить выпавшее им несчастье. На теле морячка, как и у блатного, тоже почти не попадались просветы чистой кожи. Но роспись была другая: роспись войны. Рубцы шли вдоль спины, следы пуле вых ранений узлами стягивали живот и шею, сбоку, под правой рукой, был буквально выдран кусок тела. Костя, не мигая, смотрел на Василия, понимая, что лучше бы отвернуться или как-то скрыть удивление, свое нескромное любопытство и даже легкую дурноту, подступающую к горлу, но он молчал и не мог оторвать взгляда от одноногого. Он глазел на него как на страшное и неизвестно каким образом сохранившееся чудо. «Откуда у него руки такие сильные? — недоумевал Гринчик,— Как он ходит почти не прихрамывая? Почему он шутит, задирается?» Гринчика терзали стыд и страх. Стыд за свое поведение, за свою записку и страх — за шальное и неуступчивое поведение морячка. Он видел, что дядя Вася после буфета распалил себя. Его веселые задорные слова были какие-то забубен ные, задевающие, и Гринчик проникся пугающей его уверенностью, что морячок ни кому не уступит и еще, конечно, схватится с медвежистым мужиком, перед которым блатной угодливо открывал дверь. — Дядя Вася,— сказал Гринчик...— Уйдем отсюда. Ты же не справишься с ними... — А ты на что? — спросил морячок.— Мы же вдвоем. Неужели два моряка шпану не одолеют? Фашистов одолели, а перед шпаной спасуем. Это же позор на весь краснознаменный флот. — Видел я этих колотых,— предупредил Гринчик.— Без ножа не ходят, в драке не жалеют... — Ну и что? Зато я без костыля не хожу,— хохотнул одноногий и постучал по своей деревяшке.— Орудие! Им долго не удавалось приткнуться — все скамьи были заняты. Но мало-помалу из парного марева стали вылупляться лица. В одном из них — круглом — Гринчик узнал бурята. — Ходи сюда,— пригласил бурят.— Мальчишки душ ушли. — Душ? — удивился Василий. — Душ ,— пояснил бурят.— Теплый дождь сверху. — Ну, братцы,— заохал Василий.— Если и душ, то война и впрямь кончилась. Пиво, душ, еще бы... М-да,— недоговорил одноногий.— Пойдем, Гриия, под душ, по греемся. Около душа стояла толпа. — Смотри,— сказал Василий,— и бурятята здесь. Папаша-то думает, что они мордахи свои отмывают, а они в очереди томятся. Мальчишки дружно держались друг за друга и, видимо, твердо надеялись про рваться к душу. — Эй, народ,— морячок решил помочь ребятне,— пропусти шплинтов вперед.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2