Сибирские огни № 08 - 1979

Они прошли к кабине, на которой было написано «Служебная», Морячок сел на скамью и стал разглядывать раздевающихся мужиков. Его переполнял интерес к окружающим — с каждым он готов был знакомиться и каждому излить душу. — Ну, что, братва, флотские есть? — Всякие есть, папа,— тут же ответили ему певуче откуда-то из-за кабинки. — Это кто ж такой? — еще более оживился одноногий.— Подходи. Может, и договоримся о чем. — Незачем, папа,— снова нежнейше откликнулся голос.— Некогда. Грехов мно­ го — смыть надо. — Обмыть надо,— поправил морячок. — Это правильно. Постановка вопроса в самый аккурат,— мгновенно и бодро со­ гласился голос.— Но вот как? Капитал нужен... У тебя, папа, как с капиталом? Во­ дится? — Водится,— заверил одноногий, окончательно развеселившись.— Я теперь ка­ питалист почти что. Каждую гниду могу угостить... — Витя! — раздалось за кабиной.— Там, вроде бы, выражаются. Утишь его. Этот другой голос — злой и чеканный — Гринчику не понравился. Тем болэе, что едва он смолк, как в проходе между кабинами появился полуодетый сутулый парень.'У него все было врасхлеб: руки дергались, ноги он выворачивал как в болез­ ненной пляске. Парень напоминал клоуна. Грудь, спину и руки парня кто-то так изукра­ сил рисунками, надписями и целыми пейзажами, что просветы чистой кожи воспри­ нимались как оставленные по забывчивости или про запас. От лопатки к лопатке дугой бежали фиолетовые слова: «Мать родную позабыл. Тебя, Клава, разлюбил». Все это, пока парень дергался,— а он дергался беспрестанно,— трепыхалось, растягивалось или сближалось. — Кто тут капиталист? — воркующе спрашивал парень.— Не ты ли, гвоздик, еще не забитый? Парень сострадательно щелкнул по голове Гринчика, продолжая вихляться. — Отстань, клоун,— огрызнулся Костя. — Но, но! —с ласковой укоризной пропел парень и, оттянув средний палец тоже исколотой ладони, попытался снова ударить мальчишку по лбу: но не успел — руку ему перехватил морячок. — Капиталист это я,— пояснил одноногий.— А ты, я вижу, охотник за капи­ талом. — Точно, папа,— подтвердил парень, пытаясь высвободить руку. Не тут-то было! Морячок держал ее как в тисках. — Пусти, папа,— попросил парень и, показав на костыль морячка, добавил: — Ты уже свое получил. К чему тебе новые неприятности? — Пугаешь? — Предупреждаю. Никто — ни парень, ни морячок — не повышал голоса. Оба улыбались и почти нежничали, но Гринчик видел, что парень побелел от злости и боли. — Покрутись, покрутись,— приговаривал морячок.— Ты же меня пришел кру­ тить, но мне не с ноги, я свое получил. Меня уже на фронте крутили-перекрутили охотники за капиталом — не тебе чета... Гринчику очень нравилось, что блатной, как уж, вертелся перед дядей Васей! Его дядей Васей! Однако чем сильнее сжимал руку морячок, тем он больше трево­ жился. — Витя! Оставь его,— донеслось из-за кабин.— Поговоришь с папой через час. Время будет. Мыться пошли. Этому злому голосу повиновались оба: и парень, и морячок. Одноногий отпустил руку блатного, и у того хватило выдержки даже не помор­ щиться от боли. __ Зовут, папа,— застенчиво извинился парень.— Разговора пока не будет — от­ ложим... Он задергался еще сильнее и скрылся за кабинами. Через минуту оттуда в ба­ ню прошли два человека: блатной — он нес таз, мочалку и мыло — и огромный,