Сибирские огни № 08 - 1979

— Весь свой выводок привел,— восхищенно отметил морячок и спросил:— Когда же ты наклепать их успел? Война же шла... Неужели отсиделся? Бурят отреагировал не сразу. Гринчик подумал, что он и не понял вопроса,— уж очень невозмутимо продолжал курить бурят. — Этот,— трубка ткнула в одного,— без меня родился. Сталинград... Там вое­ вал. Эти — в один день... Двойняшки,— вспомнил бурят нужное ему слово и уточнил: — Когда домой вернулся... Раненый... Не в ногу, нет. Тут.— Бурят постучал себя по груди.— Этот — жены. — Как?1 — Меня дома нет — мужик другой жил. — Значит, не твой сын. А похож... — Почему не мой? — возразил бурят.— Жена моя — сын мой. Понимать бу­ дешь? — Понимаю, понимаю,— торопливо, с уважительным смешком поддакнул мо­ рячок. I — Детей много — хорошо. Бурят умолк и снова запыхтел трубкой. Над головами плыла сизо-серая пелена, пропитанная махорочным дымом, паром, запахами несвежих веников, немытых тел и... пива. I — Гриня! — оживился морячок.— Кажись, пивом торгуют? Чудеса в решете! Приходишь в баню, а от нее пивом несет. Ты же сразу в себе человека видишь. Прос­ то довоенные времена, про карточки забываешь. Ты посиди, Гриня, тут с бурятятами, а я мигом. ...Вернулся одноногий минут через тридцать, когда уже прекратили продажу би­ летов. В зале стало свободнее и тише: мужское и женское отделения приняли первые партии посетйтелей, и теперь баня работала как конвейер — на каждую освободив­ шуюся шайку продавали два билета: не меньше, но и не больше. В предбанник пропускала мрачная старуха, на морщинистом лице которой была печать двух мировых войн. Она покрикивала на людей и, отбирая билеты, указывала направления: «Займи седьмую кабину», «Иди туда», «Дожидайся!», «Не рассиживай­ ся», «В роще веники растут» и т. д. Вот к ней и подкатился морячок после буфета. Гринчик заметил, что он не только пива там выпил, и это ему не понравилось __ пья­ ных он недолюбливал. Костя заскучал и опять вспомнил, что сегодня весь класс будет в КОРе. «Он передо мной петушился,— подумалось Гринчику,— а тут на задних лапках ходит. Выпил — и сразу не тот. Моряк с печки бряк... Сейчас еще скажет: «Уважь, мать, калеку. Пусти раны попарить». Гринчик сидел заброшенный и недовольный. Его задевало, что дядя Вася не об­ ращал на него внимания, словно не сомневался, что он и так никуда не денется. Мо­ рячок и в самом деле сказал старухе: — Уважь, мать, инвалида войны. Пусти с пареньком моим. — Вы сейчас все инвалиды,— огрызнулась старуха.— Ни одного цэльного нету. — Не скажи, мать, не скажи,— игриво отшутился морячок, загоняя брови почти под самый чубчик.— Поискать если — найдутся. — Отыскалась уже... Да ты что, мать? — возразил морячок.— Ты еще вполне баба ’ ядреная. Вон у тебя фундамент — хоть баню ставь. Много делов наделать можешь. Он прихватил старуху своими клешнями и чуть-чуть приподнял ее. — Пусти, рыжий черт! — визгливо закричала старуха, но не зло, а с какой-то лихой веселостью.— Сказано тебе: ни местов, ни шаек нету. Жди у кассы. Продадут билеты — пойдешь. — Да зачем нам касса, хозяйка? С тобой договоримся. Ну если тебе меня, фронтовика, не жалко — мальца пожалей. Костя помалкивал. Ему надоела канитель, и он без всякого почтения, устало и равнодушно, смотрел на старуху, что, видно, и проняло ее. — Ладно,— снизошла она.— Давай трешку — и идите.