Сибирские огни № 08 - 1979

Самолет весь трясся, скрипел и стонет. Ему явно не хотелось взлетать, он со­ противлялся изо всех своих сотен лошадиных сил. Но все равно каким-то чудом под­ нялся в воздух. На высоте визг и дребезжание вдруг прекратились. «Дуглас», словно понятливое вьючное животное, сообразил, что раз уж его подняли, то теперь ничего не поделаешь, теперь все равно придется лететь, и повел себя сравнительно спокойно, лишь изредка проваливаясь в воздушные ямы. Я, как мог, балансировал на своей садовой скамейке. Проще, конечно, было бы усесться прямо на пол. Но самолюбие не позволяло. Из летного отделения вышел пилот. Не майор, другой, помоложе, в кожаной куртке. Кивнул мне, сел прямо на мешки с почтой. — Давай сюда! — прокричал, похлопав по пыльному мешку. — А не помнется? — Что помнется? Рукавицы? Валенки? Свитера? Тут одни подарки фронту. Уселись рядышком. Действительно, на мешках было куда удобнее — чего я му­ чился на этом инвалиде из парка культуры и отдыха? Летчик закурил, оглядел меня внимательно. Увидел искалеченные пальцы на правой руке. — Что, отлетался, друг? Я поспешно завел руку за спину. — Так случилось. — Вот и у меня так случилось.— Он тяжело вздохнул.— На сегодняшний день имеем первый полет после госпиталя. Первый — он же и последний. В голове туман, зрение ни в какие ворота. Спишут к чертям собачьим! ■— Летчик сделал несколько глубоких затяжек, поплевал на окурок.— Куда податься — ума не приложу. Я ведь всю жизнь в авиации. Вот ты, например, кто? — На заводе. По линии снабжения. Он опять окинул меня критическим взглядом: — По твоим мослам не видать. Недавно еще, что ли? — И, не дожидаясь ответа, сказал твердо: — А я от самолетов — никуда. Хоть техником, хоть сторожем на аэрод­ роме... Ну ладно. Отдыхай, снабженец! Скоро Омск. — А когда в Москве будем? — Черт его знает! К вечеру должны. Если погода. Если заправят вовремя. Если техника американская не забарахлит... Старая калоша! Трясешься в ней и гадаешь... Садился «Дуглас» так же неохотно, как и взлетал. Но в остальном нам все благо­ приятствовало: и погода, и обслуга, и техника. В Москву мы прилетели вовремя. Не бы­ ло еще и пяти часов вечера, когда летчики, ссадив меня со своего служебного гру­ зовика на площади Революции, объяснили, как идти: — Поднимешься вверх по улице Горького до памятника Пушкину. В Москве я прежде был только раз — в составе делегации латвийских комсомоль­ цев на предвоенном Первомае. Так и осталось у меня от нее ликующе-праздничное впечатление: песни, музыка, красные транспаранты на зданиях и над колоннами, белые блузы с красными бантами, радостные, поющие лица. Я понимал: идет тяжелая война, преобразилась вся страна, и Москва тоже не могла остаться такой, какой запомнилась мне со времени первомайских торжеств, И все-таки военная Москва меня поразила. Это был совсем другой город: дело­ вой, озабоченный, аскетически-строгий. Прохожие спешили, у каждого дела. Мало кто прохаживался праздно, мало кто улыбался. Зато я заметил другое. Не таким уж длинным был мой путь до Тверского, а остановили меня за это время раз десять: — Товарищ, у вас нет случайно часов? — Товарищ, не скажете, сколько времени? Словно все ждали чего-то... Дом двадцать шесть на Тверском бульваре оказался длинным двухэтажным зда­ нием с облупившейся желтой штукатуркой, массой подъездов и длиннющими запутан­ ными коридорами. Квартиры были пронумерованы без всякой системы. Рядом с треть­ ей почему-то помещалась шестая, а за ней коридор, делая три капризных поворота, упирался в тридцать седьмую. К дворнику за справками обращаться не хотелось, вряд ли Глеб Максимович одобрил бы это. Я дважды обошел весь дом, пока не обнаружил, что в рдном из за-