Сибирские огни № 08 - 1979

— Царь за нас,— говорит он мне.— Ему-то пример берут из немецкой земли, там ведь этих бродяжек нет, ты им там камень на шею, да и концы в воду... Ну да вы сами лучше моего это знаете... Ну вот и нас чтоб так все равно. А он им: ладно, оставить их, пусть себе бегают — все в моей поскотине будут. Ну, конечно, теперь как будто наследник — отшатились маненько в тайгу, неловко быдто, а то ведь здесь живешь как в саду: тебя не трогают, и ты никого не тревожишь. — А теперь нельзя? — Теперь с опаской,— наследник, значит, едет, ну и стали хватать: от греха и дальше. — Стали, стали,— подтвердил один из проснувшихся. И наши же бродяжки то­ же все отшатились. ...Как заседатель приказал нам их переловить, мы в ту же пору им и сказали: идите, мол, к богу, а то ведь нам беда будет: лови вас, а там подводу земскую ,— замаят — так и спровадили. — Не выдаете бродяжек? — Ну, неужли ж? Какая нам корысть? Живет и живи... Тоже ведь несча­ стная душа. Бродяга мрачно смотрит в огонь. Неожиданно он пристал ко мне. Однако пора кончать. Веду журнал, дневник, сам привезу. Сегодня кончил, дошел до Томска. Теперь еду на рекогносцировку, крепко целую деток, тебя. Уходил свою плоть — уж ничего больше в голову не лезет. Твой вечно Ника. 22 июня [1891 г.] Счастье мое дорогое, Надюркэ! Сегодня суббота, и рабочие отпросились пустить их пораньше в баню. Так как я работаю, слава тебе Господи, очень успешно, иду до сих пор со средней скоростью от 12— 15 верст, работая по 18 часов в сутки, то самые сильные рабочие притупели не­ много, и я отпустил их. И при этом, мое сокровище, местность средняя. Не трудная,, но и не легкая, и хотя редким лесом, но покрыта. Я действительно знаю это дело — изыскания — и люблю его. Если бы мне пору­ чили бы отыскать подходящего человека для изысканий с ответственностью за него головой, я без всякого страха выбрал бы для этого знаете кого, мое счастье? Вашего мужа, моя радость, и был бы уверен в успехе [ ...] . Вы видите, мое счастье, что я в духе, я устал как мог, я вдали от моей женки, я с завистью думаю о тех, кто близок теперь к ней [...] Счастье мое, попробую писать как бы о Кольцове ', описывая действительную жизнь: не выйдет, ты не будешь в убытке, так как будешь знать про меня. Итак... Кольцов был снова в своей сфере. Снова пахнуло на него свежестью по­ лей, лесов, земли и неба. Снова природа обхватила его в свои объятия, как молодая соскучившаяся жена обнимает своего долго отсутствующего мужа, и Кольцов сразу почувствовал в этих объятиях всю силу своей любви и всю ту бесконечную связь, установившуюся между ними. Пусть для других их речи будут бесцветны, малопонятны, пусть костюм ее не соответствует лучшему, что есть на свете, он узнает ее во всяком костюме и сумеет заглянуть ей в душу так, что почувствует, что он живет и что жизнь прекрасна. И разве не прекрасна она на лоне этого догорающего, вечера, в аромате тоскующих по уходящему солнцу лугов, в туче золота, которое солнце разбрасывает щедрой горстью на лес, сквозь который, как через что-то прозрачное, отсвечивается весь точно залитый огнем его заката, а выше сбегаются мелкие тучки, то темно-лило­ вые, то нежно-оранжевые, а из-за них, точно зажатое в расплавленной огненной лаве, глядит полоска нежно-зеленого бледного неба, как отворенная дверь, как намек на иной мир, куда тянет и манит, и кажется, что она говорит о чем-то знакомом, о чем-то