Сибирские огни № 08 - 1979

— Нам от царя двойная милость,— мы двойник его. Раздражение на порядки улегается, жалоба, что проезд Наследника 2 их разо­ р и т , стихает, локализируется, переходит на местную власть, а светлый образ держав­ ного царя встает во всей его силе и неприкосновенности 3. Опять проза, жизнь идет своим чередом, давно прошли те места, которые знал Алексей, но он остается в работниках, идет и идет за мной, и нередко я ловлю его взгляд на меня, молчаливый, вдумчивый взгляд, каким мы иногда смотрим на какой- нибудь кусочек аквамаринового в золотой оправе неба, смотрим, вспоминаем что-то забытое, и будит оно в нас что-то такое, чего никаким словом не передашь. И вот среди этой кучки рабочих в дебрях и тайге я уж не чужой — я свой, я что-то дорогое, хорошее для них, и, тронутый, я вижу массу услуг внимания и расположения к себе, того, чего не было и не дает вообще сибирский крестьянин. Я чувствую себя уж нравственно связанным с ним, мы знаем друг в друге то, до чего другие всю жизнь не договорятся, мы дорылись до связи и видим ее крепкую и сильную, и нам легко и весело, и мы свои люди, мы русские, и в нашем маленьком деле мы стоим и чувствуем себя лицом к лицу с историей: и результат у нас 12— 15 верст в день. — Сметанки? — спрашивает ласково какой-нибудь замухрышка, которого белая рубаха давно уже черная, сам он какой-то пария тайги, но черные глаза так ласково светятся, так он весь тут, так чувствую я его и он меня, и так нам хорошо, что я беру из его сомнительного местонахождения сметанку и кладу на свой хлеб. А ему не жаль,— он отхватывает, сколько может захватить его грубый черный палец, и взасос смазывает ее на мой хлеб. — Кушай на здоровье, хватит. Ночью он спит рядом со мной,. иногда я вижу, как он просыпается, чешется, сонно оглядывается, тупо смотрит на меня, встает, идет к костру, снимает свою ру­ баху, греет ее на конце, отчего все блохи падают в огонь. Во мраке рельефно рисует­ ся на огне темный силуэт этого бродяги, чувствуется его преступная жизнь; он, я — люди разных лагерей, и при других условиях он не счел бы никаким преступлением покончить со мной, а теперь — мой револьвер я и не знаю где он, я лежу и с наслаж­ дением любуюсь этой атлетической фигурой, и по обрисовывающимся мускулам, сильным и железным, его тела я рисую себе жизнь, при которой могли бы они зака­ литься. Ничто не мешает мне отдаваться моим художественным занятиям, а эта ночь, тайга, костер, бродяга, какой-то шорох и треск только усиливают фантазию и прибав­ ляют настроения. Хорошо. Сонно пошевелится кто-нибудь, зачавкает, почешется и снова спит. Крик­ нет птица, разбудит на мгновение ночь, что-то живое проснется и снова стихнет, вздохнет ветер, зашумят где-то деревья, задвигается пламя, оглядываясь на спящие кругом фигуры , раздвинет на мгновение покров окружающей ночи, точно заглянет в нее, и опять она надвинулась, тихая, спокойная, молчаливая и торжественная. И комар устал. Упал на землю и тоже спит. Но короткий его сон: подымется и со сна так больно вопьется в тело. Вот он где-то уж поет, поет и ждешь, ждешь его, тело горит от зуда, а он тянет и тянет — ждешь и не спишь, как ни уговариваешь себя. Опять бродяга встает, рвет кусок бумажки, свертывает трубочку, сыплет с ла­ дони крошки табаку в нее, закладывает отверстие своим большим заскорузлым паль­ цем, идет к костру, садится на корточки и зажигает свою папироску. Я тоже достаю и закуриваю. — Вторую ночь нет сна,— говорит бродяга, садясь у моих ног. — И я не сплю. — Да вам-то где ж уснуть... Мое дело привычное — и то вот ворочаешься с боку на бок. Здесь худо, а вот к Иркутску поближе... Не доведи господь... И говорит мне бродяга про комара, мошку, паута, говорит о бурятах, тайге и тундре, говорит о походах своих, о приисках, о звере, о жизни бродяжной, и одна за другой проносятся целые картины и образы иной, непонятной нам и незнакомой жизни. Хозяин этой жизни — нужда,— бесконечная, суровая, беспощадная нужда, ко­ торая ведет свою жертву, не давая ему в утешение даже сознания, что он жертва. И этот пария все-таки чувствует себя тепло и хорошо, он тоже гражданин, но только на особых правах.