Сибирские огни № 08 - 1979

А ведь нам не безразлично, почему че- ловёк работает плохо и почему хорошо, и только ли при хорошей работе или нет действует принцип материальной заинте­ ресованности. Ведь мы далеко не все го­ товы к тому, чтобы принцип материальной заинтересованности для нас являлся глав­ ным. Матвея Орлова в человеке всегда интересует не только план, но и сущность человеческая. Поэтому так бескомпромис­ сно и страстно он борется с карьеризмом, рвачеством, бездушием, циничным прак­ тицизмом. Борьбу за хлеб Матвей Орлов не мыслит без борьбы за человека, без борьбы за его душевное богатство, граж­ данственность, идейность, без борьбы за личность. Это качество Матвея Орло­ ва — руководителя для меня самое доро­ гое. Оно делает и самого Матвея Лич­ ностью. Позиция Матвея мне понятна и близка. Мне ничего не приходилось в себе ломать, когда я играл эту роль. Все шло от мбей психологии. Я охотно извиняю Орлову все его недостатки. Да, в нем есть консерва­ тизм, его позиция ущербна в отношении прогресса, происходящего на селе, и не соединяется с позицией, которую зани­ мает его сын. Но позиция Матвея более сложна, чем позиция сына, ибо он — за духовность, а духовная жизнь всегда вы­ ходит на первый план. И моя задача — за­ разить зрителей идеей АЛатвея, идеей ду­ ховной жизни. И я получаю большое удовлетворение от того, что вместе с Матвеем Орловым стремлюсь пробудить в людях добрые чув­ ства. Ведь не может театр научить варить сталь, делать операцию на сердце, не мо­ жет научить, как растить хлеб. Он учит другому. Его цель — совершенствовать ду­ ши человеческие. Какое оно, мое русло? В долгой жизни своей мы меняемся, как русла рек. Как выглядит с самолета русло нашего Иртыша? Завитушки сплошные. Мое рус­ л о — такое же извилистое, исчезающее, возвращающееся. Думаю , я — не исключе­ ние, у кого-то это бывает больше, у дру­ гого меньше, но прямого русла нет ни у кого. Я никогда не был первоначинателем: меня перерабатывало окружающее, и я постепенно верил в новое. Поначалу я прилагал усилия, чтобы как можно больше убрать свое (и во внеш­ ности, и в поведении), и высшим компли­ ментом было: «Мы вас не узнали». С 19 лет играл стариков. Истратил много грима, гумозы. По теперешней эстетике, меня бы выгнали из театра, но тогда то, что я де­ лал, всех устраивало. Наверное, суть была не только во мне, но и во времени, увле­ чении характерностью, гримом. Потом меня стало раздражать, не устра­ ивать сделанное, нагрунтованное, намазан­ ное. Парики, которые раньше казались идеальными, стали казаться мертвыми. Я все начал воспринимать иначе. Смотрю на хорошего актера и думаю: «Он не изменился, но убеждает меня, я ему верю...» Во время войны на Слободском базаре Омска был старик, высокий, худощавый, беззубый, с моржовыми усами. Он имел и свой репертуар, и своего зрителя, щедро платившего ему. Старик строил рожи. Ему кричали: «Давай полицейского!» — и бро­ сали на землю деньги. Старик усилием воли отстранял себя от толпы, приводил себя в то состояние, которое мы называем «публичным одиночеством», и вдруг в какой-то необъяснимый момент делался другим. Брови ползли вверх, щеки наду­ вались, глаза округлялись — возникала пре­ увеличенно карикатурная рожа полицей­ ского. Думаю , этот человек был от при­ роды талантлив, как талантливы многие, кто живет вокруг нас и не особенно ценит свой талант, занимаясь какой угодно про­ фессией и не помышляя об актерской. Старик мог дать точную характеристику любому социальному и человеческому ти­ п у— капиталисту, интеллигенту, рабочему, мог показать подхалима, зазнайку, лжеца или представить Гитлера, Геббельса. Я часто наблюдал его и всякий раз ду­ мал: как верно то, что далеко не всегда нужен грим, новое лицо можно создать с помощью внутреннего преображения. Нельзя актеру ставить задачу — быть не­ похожим на самого себя. Ты должен соз­ дать сценический образ, новый человече­ ский характер, существующий в разных качествах и в то же время имеющий до­ минанту. И если в тебе, в актере, есть ка­ кие-то особенности, не противодействую­ щие этому новому характеру, их надо не­ пременно оставлять. От этого образ только выиграет, станет живее, заразительнее. В это я верю сегодня. Но безапелляцион­ ным быть не могу — возможно, вновь из­ менюсь в чем-то. Ведь искусство театра очень непросто, и несмотря на опыт и воз­ раст, у меня ощущение: все чего-то не знаю, может, и умру с этим ощущением. Первостепенен для меня материал роли, а не подсобный материал. Конечно, если я играю историческое лицо, мне нужен материал, но ограниченно, выборочно, ина­ че этот материал может помешать в рабо­ те. Я никогда не пойду смотреть фильм, где актер играет моего героя, до воплоще­ ния в роль, ибо это вредно мне. Пусть в спор со мной вступает увиденное со сто­ роны, но только тогда, когда у меня есть четкая позиция. Если я читаю одно, другое, третье, ис­ чезаю я сам. А для меня всего дороже я сам; пусть мои «велосипеды» будут менее совершенны, чем прошедшие, но они соз­ даны мной. Раньше, работая над ролью, я очень много писал. Потом пришел к убеждению — то, что подлинное, возникшее у режиссера и актера, забыться не может, а что ино­ родное—: забывается. Цельная, дельная, ^раскрывающая образ мысль не может за­ быться — она становится главным двига