Сибирские огни № 08 - 1979
вить свое отношение в беседе с другими людьми, если в ней принимал участие один из них. Утром, когда пароход оказался в центре торосов, а вправо от него, значительно ближе к берегу, лежал гладкий лед с про свечивающей под ним водой, Ануфриев не вытерпел: — Капитан, предлагаю держать до мыса Микульского ближе к Канинскому берегу. Ветер материковый, относит молодой лед. Рекстин перерубил предложение лоцма на обычным коротким приказом: — Так держать! Так и держал двое суток, только на третьи, повернув на ветер, вывел через несколько часов пароход на чистую воду. Насколько Рекстин боялся риска, на столько Ануфриев был готов на него. Ему совсем не хотелось задерживаться в рей се. Как опытный ледовый капитан, он знал, что, попав в плен к замерзшему морю, можно просидеть не только несколько дней или недель, а и месяцев. В Архан гельске его ждала семья. В это неспокой ное время лучше всего быть вместе. Выступать здесь, в салоне, перед офи церами против Рекстина, доказывать, что законы плавания во льдах совсем иные, нежели в обычных условиях, значило под рывать авторитет капитана, нарушать же лезное морское правило — капитан паро хода единственный и полновластный его хозяин. Поэтому Ануфриев произнес: — Иван Эрнестович все сказал. Офицеры ничего не смыслили в мор ском деле и не могли судить о возникших противоречиях. Они видели, что капитан спокоен, рассудителен, а лоцман мрачен и молчалив, и потому сразу стали на сто рону Рекстина. Сработала и армейская закваска: кто выше чином, тот и прав! И только Лисовский, слышавший спор капитанов, остался недоволен Ануфрие вым. Там, в рубке, звучал голос убежден ного в своей правоте человека, трезво анализирующего обстановку, не боящегося всей полноты ответственности, а тут... — Хотелось бы подробнее, господин Ануфриев,— сказал он. — Зачем так! — укоризненно покачал головой генерал.— Не нужно обострять. Подождем указаний из Архангельска. * * * В ту ночь пассажиры не спали. Офицеры играли в карты, кто-то бренчал на фор тепиано. Пили вино, болтали о том о сем, прислушиваясь к шорохам за бортом па рохода. Усилившийся к утру ветер не только вы тягивал дым из трубы и развешивал его над палубой, но, сминая небольшие раз водья, нагонял лед, громоздил его. Не спал всю ночь и Василий Захаров. Не от волнения и не от бессонницы. Просто у него была вахта. В пыльной, темной и жарко гудящей пре исподней кочегары не знали, что творится наверху, не знали о костре на побережье, не слышали скрежета льда. Но то, что па роход остановился и остановился надолго, они поняли, как только сверху поступила команда уменьшить давление пара. Зна чит, можно пока передохнуть. Кочегары вели неторопливый разговор о том, что в те дни волновало больше всего: какой власти держаться. Захаров поморского корня, из зимне бережной деревни, бывало говаривал: «Море — горе, а без него вдвое». Он хо рошо знал: одних море делает счастли выми, других несчастными. К его отцу оно было беспощадным. В первом же плавании пароход, на котором Захаров- старший пошел матросом, напоролся на банку, не отмеченную на карте. Была глу бокая осень, штормило. Холодные волны, разбиваясь о надпалубные надстройки, за мерзали на них, раскачивали пароход, рас ширяя пробоину. Единственное спасение — спустить шлюп ку и отойти от гибнущего судна. Первую шлюпку б людьми перевернуло тут же, у борта. Захаров попал в другую . Сидели рядами, тесно прижавшись друг к другу. Но холод, голод и вода беспощадно рас правлялись с людьми. Падать начали на второй день. Побелеют, застекленеют гла за, свалился — мертв человек. В шлюпке становилось просторно. За нею по волнам тянулись трупы. На восьмой день шлюпку подобрали норвежские моряки. В ней осталось только трое. В больнице Захарову отняли отмо роженные ноги. Спустя месяц он возвра тился в Архангельск. Там и остался. В де ревне без ног нечего было делать. Отцовская участь не испугала Василия. В Архангельске у него не было иного пути, кроме моря. Счастья и удачи он не нашел. Зато море свело его с интересными людь ми, которые говорили: за счастье надо бороться, и не в деньгах оно. Их слова пришлись по душе. Но 17 февраля 1918 го да, когда в Архангельске установили Со ветскую власть, Захаров был в плавании. Когда же он возвратился в августе, власть была уже в руках Антанты. С трудом удалось Захарову найти не сколько старых товарищей, направивших его в тот домик на окраине, где решали, как помочь Красной Армии освободить город. И неожиданно все планы рухнули — Василий очутился за несколько сот кило метров от Архангельска. ...Беседуя о земле, о житье-бытье, коче гары добивали вахту. И Захаров бросал в разговор словцо-другое, но мысли его были не здесь. Выход «Соловья Будимировича» в даль ний рейс произошел в тайне. В Архан гельске нужда в угле почти такая, как в хлебе. На учете каждый килограмм. А на «Соловья Будимировича» погрузили боль ше трехсот тонн. Маршрут команда узнала только в море: на Индигу, а затем в Мур манск. У Захарова сомнение — только ли до Мурманска? А не дальше — в Норвегию или Англию? Не объявят ли об этом в пути,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2