Сибирские огни № 08 - 1979

И мы, наскоро позавтракав яичницей и помидорами, опять засели за книжки— каждый в своем купе. Работенка эта, поначалу увлекшая меня новизной, оказалась на редкость монотонной. Нудно стучал дождь в запотевшее стекло нашего недвижного вагона, жужжал за стенкой арифмометр Евсеича. Глаза слипались — все-таки мы систематически недосыпали. Вдруг что-то шлепнулось на пол. Я вздрогнул и снова за­ снул. Тихонько зашел Евсеич, поднял книжку, шепнул: — Ну, вздремни, вздремни, дружок, через час разбужу. И, казалось, сразу же в коридоре загремело: — Безобразие!.. Что?.. Распустились!.. Детский сад тут устроили... Мне почему-то померещилось спросонья, что все это адресовано Евсеичу, как-никак он один был связан с детским садом. За себя я не беспокоился. В конце концов, я все-таки рабочий, а если помогаю им считать — дело добровольное. Но Шигонцев думал иначе. Он вошел в купе и присел на полку напротив. —. Что, спать хочется? Понимаю. Всего ничего спали. А я и того меньше— ночь напролет чертил. Так что очень хорошо понимаю. В обед дам покемарить часок. А сейчас что? Садись и работай. Надо, брат. На­ до.— Помолчал, поморгал воспаленными веками и добавил:—Не ожи­ дал от тебя. Лучшего был о тебе что? Мнения. Глаза его сами собой закрылись. Он спрятал лицо в ладони и так, сидя, закачался. Я поглядел минуту на седоватую голову Шигонцева, на белую полоску на лбу, где была фуражка, хотя лицо загорело до черно­ ты, и вдруг ляпнул: — Ложитесь-ка на часок, Андрей Леонтьевич. Прямо здесь. А я бу­ ду считать. Он уставился на меня удивленно, хотел сказать что-то, но ничего не сказал, повернулся и ушел в свое купе— чертить. Заглянул Евсеич, подмигнул заговорщицки: — Видал тирана? Он упрямничает, доброго совета не слушает, а мы страдай. Нашел где принципы свои демонстрировать! Вот тиран так ти­ ран, всем тиранам что? Тиран! » — Евсеич,— сказал я очень вежливо,— вот вернемся в город, я вам учебник древней истории подарю. — Это еще зачем? — Почитаете, какие были настоящие тираны. Евсеич посмеялся. Он думал, это шутка. А потом нас так закружило, так завертело, что все смешалось: дни и ночи, дождь и ведро, станции и полустанки. Мы работали в любую не­ погоду, под любым дождем. То с Евсеичем, то с Шигонцевым ездил я «подчищать огрехи» в Мурино, в Кедровую, еще куда-то. Наконец-то нашли рабочего, и Петруха тоже от темна до темна пропадал на линии, «дорвался», как он сам говорил. Евсеичу такая сверхгонка пришлась явно не по душе, он постоянно брюзжал, опал на лицо, помрачнел, потерял где-то свою всегдашнюю улыбку и еще больше стал похож на старуху — только уже не характером, а обличием. Зато Шигонцев расцветал, блес­ тел глазами и молодел день ото дня. Словно втайне от нас принимал какой-то эликсир. Мало что запомнилось из этих суматошных дней. Самое яркое впе­ чатление— тормозные площадки товарняков, на которых мы разъезжали хозяевами, не боясь контролеров. Упругий стук колес под полом, черные дыры туннелей, мостки, над которыми вдруг зависал вагон, и тугой встречный ветер, то теплый— из соседнего распадка," то студеный— с гор. Тогда мне казалось, эти короткие неутомительные поездки, этот ве­ тер в лицо должны молодить человека: уж не тем ли эликсиром насквозь