Сибирские огни № 08 - 1979
ва от нас сверкающей голубой стеной стоял Байкал! Ледяной. Ослепи тельный. Первозданно чистый. Студеный ветерок пахнул в лицо, осушил пот, освежил, взбодрил. Я загляделся на Байкал — и был наказан: Ши- гонцева пришлось догонять бегом, он не посчитал нужным остановиться или хотя бы замедлить шаг. Наконец, пришли. Вытянули и закрепили ноги штатива. Установили прибор, целиком состоящий из каких-то винтиков, шкал, глазков и коле сиков. Обмерили стальной двадцатиметровой рулеткой рельсы. Шигон- цев навел прибор на каменную башню водокачки, раз и другой прице лился в нее зорким глазом объектива, таким же холодным и выпуклым, как у хозяина,— и под гирькой, свисавшей с треноги, забил колышек. Однако этот колышек чем-то не устроил его. Мы постояли, подумали и снова отправились куда-то, оставив свое имущество на пути, точнее, между путями. Теперь мы лазали под насыпью, в зарослях пыльной по лыни и чертополоха. Шигонцев что-то искал. — Ага, вот она, красавица! — обрадованно воскликнул он.— Под бирай да пошли. Это была ржавая буферная тарелка с массивным метровым штырем. Только на вагонах кажутся они маленькими, легкими, эти тарелки. Не то на плече. Шигонцев помог мне поднять ее— и косточки мои жалобно за скрипели. Кое-как вскарабкавшись на откос, я сбросил непосильную ношу. Хватал воздух ртом— воздуха не было. — Ты что? — рассердился Шигонцев,—Отдыхать сюда приехал? Ты зачислен рабочим...— и он назвал, какого именно разряда, разумеется, самого последнего,— с окладом восемьсот рублей в месяц. Стало быть, что? Должен выполнять. Не я же за тебя ее потащу, у меня своих за бот что? Полон рот. И я доволок-таки ее, эту стальную уродину чуть не вдвое тяжелее себя. Шигонцев наметил в жестком щебне железнодорожной насыгш метровый круг, сунул мне лопату и сказал: — Я на рекогносцировку. А ты закопай ее здесь. Тарелкой, конечно, что? Вниз. А то ведь у тебя хватит ума. И чтобы тютелька в тютельку. Я вот тебе в сторонке колышки забил, после натянешь нитки крест-на крест, проверишь. Тут точность нужна. Сделай к двенадцати. После обе да что? Кернить будем. Ясно? Я сказал «ясно». А что еще можно было сказать? Закапывать в же лезнодорожную насыпь ржавую тарелину, случайно найденную под отко сом,— можно ли придумать работу бессмысленнее? Прихватив наплечную сумку, Шигонцев исчез, а я, коли уж был за числен рабочим, взялся за лопату. Надо признаться, тогдашняя моя комплекция никак не располагала к земляным работам, да и какая си ла в мальчишке, на скудном пайке и лебеде пережившем не столь дале кие военные годы? Мы были упрямы, выносливы, жилисты не по годам, но силенки не было. Да еще этот отборный, тщательно утрамбованный щебень железнодорожной насыпи, ведь это не земля — сущее мученье. И тем не менее к двенадцати, облившись семью потами и до волдырей содрав ладони, закопал я стальную дуру, так что лишь конец ее торчал точь-в-точь под натянутыми нитками. — Сделал? — вернулся Шигонцев, минуты мне не оставив, чтобы отдышаться.— Пошли обедать! — И коснулся взглядом моего творения. Брови его угрожающе сдвинулись. Он потуже натянул нитки— пере крестие пришлось не на центр, а лишь на кромку торчащей из земли же лезки. Внутри у меня похолодело.— Ничего страшного,— бесцветным го лосом бросил Шигонцев.— За перерыв поправишь. После обеда ход потянем. И удалился, оставив меня наедине с проклятой тарелкой и нещад ным солнцем в зените. Немного раскидав щебенку, я попытался сдвинуть
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2