Сибирские огни № 07 - 1979

В одну из таких вынужденных пауз он на миг забыл о проклятом лейтенанте, как бы отвлекся от действительности, глянул на себя со стороны и едва не задохнулся от прилива какого-то мальчишеского восторга. Как все прекрасно в этом мире! Как внезапно, почти сказочно ему повезло! Ведь давно ли... давно ли, кажется, было одно море, броня башни, надоевший за три года кубрик, грубоватый рык вахтенного по утрам, косматые взрывы трениро­ вочной стрельбы на далекой глади океана, шлюпочные учения и команды, команды, команды? ...У берегов северной Камчатки их эсминец прихватил первый в его жизни деся­ тибалльный шторм. На третьи сутки этой дичайшей свистопляски природы, когда они, зеленые салаги, вповалку лежали в кубрике на своих подвесных койках и поочередно сползали вниз, чтобы травить, Витька Черней, этот величайший хохмач, утирая слюну, вдруг упал на колени в прыгающем, проваливающемся кубрике и возопил, воздев руки к потолку: — О небо! О жись! О ты, задрипанный шилохвост Нептун или Посейдон, ты, морской бог, в гробину бы тебя и во все тридцать три святителя мать! Да пройдет же это, я знаю, не возьмешь ты нас, салаг несчастных! И штормяга этот пройдет, и привыкнем, и отслужим мы, и вернемся — я в свой Ростов-папу, Сашка вон — в ма- тушку-Сибирь и все остальные тоже — в свои родные места! И развернем мы тогда мощные наши флотские плечи, и зацепим, затралим себе потрясных баб-женщин-кра- соток, таких, Нептунишко-Посейдонишко, какие тебе, шилохвосту, и не снились! И где ты будешь тогда, паршивый Посейдонишка, что ты нам сделаешь тогда, морской биндюжник, малохольный океанский ты огурец?! Рассмеялась тогда невольно вся салажная братия, что вповалку лежала в куб­ рике, за исключением рулевых и вахтенных, рассмеялся и Егармин, а Витька, продол­ жая отчаянно ругаться и причитать, вновы полез к себе на койку второго яруса. Не сильно верилось тогда, в самом начале трехгодовой матросской службы, да еще в такой жуткой переделке (всегда ведь главное — пережить первый шторм, а там, если ты годен к флоту вообще, не подвержен морской болезни, дело пойдет легче),— не сильно верилось тогда, наверное, никому, что настанет когда-нибудь этот блаженный миг, столь красочно описанный Чернаем. Правда, у Егармина мечты о гражданке были вовсе не с рестораном связаны, а просто с домом, друзьями, родным заводом, но все равно — и этот, чернаевский вариант, после трехлетней болтанки на волнах, был неплох, очень неплох. Тем более, что вышло у него, Егармина, ну почти точно по-чернаевскому: ресторан, блеск, празд­ ник... И эта красивая, красивая, красивая женщина, что шла сейчас к его столику с лейтенантом и, улыбаясь, слегка запрокидывая пышноволосую голову, что-то говорила спутнику. — Нет, нет,— расслышал Егармин,— следующий танец мы идем с Сашей, ви­ дите, он скучает, а я взялась его опекать, так что вам придется обождать... Станцуем, Саша, да? Кокетливо-блестящим взглядом избалованной мужским вниманием женщины, она смотрела на хмельного, смятенного Егармина, усаживаясь на стул, предупредительно отставленный лейтенантом, и Егармин, чувствуя, как вся кровь бросилась ему в лицо, и пробормотав: «Конечно, станцуем, я всегда рад...» — принялся торопливо добавлять в рюмки коньяку. Вдруг заиграли какой-то бешеный шейк. До этого Орбачевская не решалась танцевать шейк и удерживала Егармина, но сейчас, глотнув снова коньяку, хмельно возбужденная, раскрасневшаяся, она кинула на него вопросительный взгляд и, уже поднимаясь, прошептала ему интимно-доверительное: — Только сдержаннее, Саша, чище... Без этих лишних эмоций. Тут же она ему улыбнулась, даже простецки, и первая пошла на круг — да как пошла! Ритмичные, четкие па, легкие покачивания телом, изящные пассы руками, вышколенная гармония движений, музыки, блестящих глаз, улыбки, фигуры, гордой осанки... Егармин, вообще-то, шейк любил еще со школы, но тут вначале растерялся, был мешковат, скован, и, лишь когда в ней пробилась настоящая бесшабашность и она по