Сибирские огни № 07 - 1979

рожным. Рассматривая вчерашнюю рубаш ­ ку, он замечает порядочное пятно на са­ мой груди. Это, должно быть, Селина вче­ ра за ужином капнула вином! — говорит он, и на этом первая глава кончается». Как мы знаем, спустя некоторое время, Салтыков-Щедрин заклеймит натурализм в своей знаменитой формуле: «Вижу забор, пишу — забор; вижу поясницу, п иш у—-п о ­ ясница». С тех пор прошло почти сто лет, но, увы, и' поныне выходят романы, повести и рас­ сказы, написанные именно по этой «мето­ да». Целые страницы, а порой и главы от­ водят иные авторы подробнейшим описа­ ниям того, как герой утром просыпается, потягивается, почесывается... Впрочем, об­ ратимся лучше снова к первоисточникам. «Пашка долго лежал, слушал, как шибко толкается в окна и стены ветер. Дом был старый, пятистенный, со ставнями, рублен­ ный еще дедом... Внутри дома этой мартовской талой ночью пряталась тишина, только в трубе большой печи гудело да ходики четко би­ ли: так-так. Пашка лежал на спине, вытянувшись, под легким стеганым одеялом — слушал. Гуде­ ние это помнилось с детства, когда они, Шубины, жили большой семьей и он с братьями зимой спал на печи. Пашка осторожно отодвинулся от жены. Спустил с кровати ноги. Босой, мягко сту­ пая, вышел в прихожую , нашарил на выс­ тупе печного чувала спички, чиркнул, потя­ нулся к ходикам. Пяти еще не было. Он быстро натянул штаны, нашел на пе­ чи валенки, обулся на босу ногу., Повер­ нул голову к горничной двери, послушал — тихо, шагнул в запечье. Там, накрытая ста­ рой фуфайкой, стояла фляга с брагой. Пашка опустился на колени, боясь зашу­ меть, открыл крышку, нагнул посудину и, наклонясь, попил вволю. Надел быстро по­ лушубок, без шапки, ворот приподняв, шаг­ нул из сеней». Далее столь же дотошно будет описано, как во дворе к хозяину радостно кинется кобель, как вместе с кобелем они пойдут к бане, как там, у бани, Пашка закурит и при этом «от выпитого, от табака» у него слегка закружится голова, как затем, по­ стояв немного, подышав «запахом хвои» и послушав «дятелевый перестук», он ска­ жет: «Домой надо». И снова пойдет в избу, под бок к молодой жене... Вот, собственно, и весь рассказ, который называется «Мар­ товской талой ночью» и помещен в книге Василия Афонина «Последняя осень». Как бы соревнуясь по части бытописа­ тельства с В. Афониным, М. Голубков в по­ вести «Малые Ключики» описывает целых три пробуждения ото сна. Сначала мы наб­ людаем, как встает и собирается на рабо­ ту хозяин. «Первым, как всегда, поднимает­ ся Назар Чарушин. Еще только-только забрезжило на востоке, а он уже на ногах, ходит-бродит по дому, кашляет со сна, трубит своим прокуренным махрой горлом; возится, копошится, бренча ключами, возле косилки— смазывает подшипники, втулки, закручивает, подтягивает гайки; задает овса лошадям, поит их у колодца, ведет за­ прягать». На описание этих сборов уходит без малого глава. В следующей главе не менее подробно и обстоятельно живопису­ ется, как «часа полтора спустя после отъез­ да Назара поднимается Евгения», как «в одной ночной рубашке, босая» подходит к окну и стоит там, «поеживаясь в прият­ ном, легком ознобе, обняв грудь руками». Правда, на сей раз автор, фигурально вы­ ражаясь, пытается в грубую натуралисти­ ческую ткань вплести несколько тоненьких лирических волокон. Оказывается, в это «жаркое, душное лето вернулось к Евге­ нии что-то из молодости, что-то полузабы­ тое, давнишнее, сладко томившее ее и тре­ вожившее предчувствие какого-то обновле­ ния». Но так и не разобравшись толком, что же ее томило («то ли предчувствие это было связано с намеченным переездом...», «то ли это было связано с разором, с опус­ тением Малых Ключиков..,», «то ли захва­ тила Евгению беспокойная пора бабь­ его лета...»), Евгения идет на речку ку­ паться. И автор с трепетной лирической лани сно­ ва пересаживается на своего любимого «конька», снова начинает живописать: как героиня неторопливо раздевалась, как вхо­ дила в речку, как, «захватывая воду при­ горшнями, крепко растерла руками грудь и бока, бедра и живот» и т. д. и т. п. А еще через несколько страниц проснется дочь Евгении и Назара, и снова нам будут сооб­ щены все подробности, связанные с одева­ нием и умыванием... Читаешь и невольно вспоминаешь снова Щедрина, который по поводу подобного рода псевдореалистических картинок заме­ чал: «Скучно, назойливо, бездарно и ниче­ го больше. Перед читателем проходит бес­ конечный ряд подробностей, не имеющих ничего общего ни с предметом повество­ вания, ни с его обстановкой, подробностей, ни для чего не нужных, ничего не характе­ ризующих и даже не любопытных сами по себе». И сколько приходится встречаться в на­ шей современной прозе с такими «скуч­ ными, назойливыми» описаниями, где до­ тошно перечисляются, фиксирую тся все действия, все шаги героя, все его вздохи и телесные ощущения! А сколько пустосло­ вия, праздномыслия в длиннющих, нескон­ чаемых диалогах и монологах, которыми буквально заполнены иные романы и повес­ ти!.. Да и природа, столь любовно и щедро описываемая нашими прозаиками, тоже, если говорить начистоту, нередко играет роль композиционной затычки, служит многим авторам лишь для того, чтобы за­ полнить ею пустоты, залатать сюжетные прорехи... Да, как было уж е сказано, наши лучшие мастера слова научились эстети­ чески «осваивать» природу ничуть не хуже, а иные даже и лучше классиков. Но, право, когда едва ли не каждый второй-третий рас­ сказ начинается описанием восхода либо захода солнца, когда чуть ли не в каждой