Сибирские огни № 07 - 1979

не и даже на отдельном, как будто мало­ значащем жесте; правда диалогов. И дра­ му эту можно объяснить следующим образом. В народной символике «калина красная» означает «грешную душу». Герой Шукшина отдает себе отчет, что прежде, чем наступит полное «очеловечивание», нужно пройти через промежуточный этап, стадию очищения. А это всегда унизи­ тельно. Начать все заново, оказаться на другой стороне «реки забвения», с чистой сове­ стью и памятью. Но не переплыть эту реку, не перескочить. И беда совсем не в том, что Лрокудин отталкивается от зыбкой поч­ вы. Сочувствия заслуживает только один факт — что этой «реки забвения» на самом деле не существует. Нельзя убежать от своего прошлого. Нет в жизни Таких случа­ ев, моральных и психологических послед­ ствий которых мы бы позже не ощущали. Встреча Егора с матерью считается одной из ключевых сцен фильма. Когда после двадцатилетней разлуки старушка не узна­ ет сына, что является для него страшным ударом,— приходит попытка свести счеты с самим собой. Осознание поражения не парализует действий. Прокудин — это че­ ловек сильный, способный постоять за свое достоинство. Но сильный человек рлишком часто ассо­ циируется у таких типов, как вчерашние дружки Прокудина, с твердым кулаком и каратэ. А Егор боится встречи с вчераш­ ними приятелями; более того, вместо них он разговаривает с природой: придорож­ ными березками, свежеспаханной полосой земли... А для этих «дружков» разговор о разладе с самим собой столь же смешон, сколь и непонятен, так же, как разговор о Стиксе и Лете в категориях искупления и раскаяния. Польские критики подчеркивают, что сильную сторону творчества Шукшина со­ ставляют простота и ясность <языка, умение создавать метафорические картины чело­ веческих судеб из ситуаций, на первый взгляд, абсолютно банальных, второстепен­ ных. Один из рецензентов был, например, восхищен «особым даром чувствительно­ сти — не сентиментальности,— с какой он умеет наблюдать за жизненными перипе­ тиями своих героев, не утрачивая нисколь­ ко остроты видения их общественно-пси­ хологических детерминирующих черт». Эти же особенности свойственны кстати его прозе, которую, собственно говоря, отделять от кинотворчества не имеет смысла. Герои Шукшина — отмечалось — это лю­ ди «пограничья»: социального и, прежде всего, культурного. Еще не освободившие­ ся от давления традиций и сохраняемых инерцией и медленностью перемен жиз­ ненных навыков, они тем не менее подвер­ жены различным влияниям нового стиля жизни или, если угодно, новых форм уча­ стия в коллективе. Именно отсюда рожда­ ются внутренние конфликты героев Ш ук­ шина. Если пишется, что режиссер стремится быть в своих произведениях учителем, то следует понимать это несколько шире: как ' своего рода активность, заинтересованность по отношению к происходящему вокруг, к делам человеческим. Шукшин — это не равнодушный наблюдатель, свидетель сво­ ей эпохи, но, с другой стрроны, он и не пы­ тается давать легких «рецептов счастья», ответов на вопрос, как нужно жить. Если он смеется, то не над своими героями, а вместе с ними; не иронически, а доброже­ лательно, в крайнем случае — саркастиче­ ски. И это поистине очищающий смех. То кино, которое предлагает нам Ш ук­ шин — это по своим философско-эстетиче­ ским масштабам кино высокогуманистиче- ское, а значит, повернутое к человеку и его проблемам. То, как были приняты его фильмы в Польше, подтверждает, что именно такого киноискусства ждут и зри­ тели, и критика. Что вопросы, которые за­ тронул этот художник, актуальны и за пре­ делами его отчизны; они универсальны, что, к сожалению, в современном кинема­ тографе случается все реже. Перевел с польского В. С В И Н Ь И Н ♦