Сибирские огни № 07 - 1979

— Расскажи, пожалуйста, о своем искус­ стве, о своей тематике. — О чем я мог рассказывать? Я знал де­ ревню. Я был здесь смел, сколько возмож­ но, самостоятелен. По неопытности я мог какие-то вещи поначалу заимствовать, но тем не менее я выбирался (на мой взгляд, активно) на однажды избранную дорогу и, в общем, кажется, я не схожу с нее, то есть темой моих рассказов и фильмов остается деревня. Но мне думается, ■ надо прожить три жизни, чтобы все о ней рассказать. — Однако деревня тем временем изме­ нилась. — Конечно. Несколько меняется и инто­ нация в разговоре о ней. Вот до сих пор меня, положим, интересовала деревня как таковая, там взятая, на своем месте взятая. А теперь мне представляется: деревня-то у нас пошла, она пошла в город, вышла на дорогу, она встретила город у себя дома, в виде всяких технических новшеств, меха­ низмов, строений, даже способа работы. Значит, деревня стронулась, и вот в этом периоде, на этом своеобразном распутье деревенский человек меня тоже интересу­ ет, как он выходит из деревни. — Вот-вот. «Что делать деревенскому человеку?» — этим подсказаны многие из твоих работ. Как ты считаешь, твой фильм «Калина красная» того же плана? — Мне думается, что фильм «Калина красная» прямо отвечает на эти новые для меня вопросы. Парнишкой молодым Егор Прокудин ушел из деревни,— это, надо по­ лагать, были первые послевоенные годы — было у нас тяжело в стране, очень тяжело. Вышел он молодым человеком, еще очень неопытным, зеленым, и где-то его приюти­ ли недобрые люди и научили понимать жизнь так, как они сами ее понимали. Вот компания воров. Парень он талантливый, способный и на поступок, имеет характер. В результате закрепился он в этом мире. Вовлекло стечение обстоятельств, и пошел такой вот ком наворачиваться. Но меня меньше всего, как это ни странно, здесь ин­ тересует уголовная история, больше — ме­ ня интересует история крестьянина, который ушел из деревни... Сначала я отваживался удерживать крестьянина, отваживался писать на эту тему статьи, призывать его остаться в деревне, а потом понял несосто- ятельность этого дела. Он уходил, и, если его жизнь поведет, он уйдет, не слушая моих статей, не принимая их во внимание. А отсюда переосмысление: ладно, если ты уходишь, то уходи, но не надо терять себя как человека, личность, характер. Иначе происходит утрата — гибель человека нрав­ ственная. Я себе представляю: фильм мо­ жет быть не с трагическим концом, вот этот случай обостренный... Но произошла нрав­ ственная гибель человека. Полагаю, что не столько физический конец, физическая смерть человека тревожит и очень трево­ жит. Тревожит нашего зрителя, в основном: почему убили? Жаль, что убили. А меня тревожит гибель нравственная. В деревне, оставаясь там, где он привык и родился, Егор был бы, наверное, хорошим челове­ ком. Но так случилось, что он ушел от ма­ тери и, таким образом, уйдя, предал, пре­ дал вольно или невольно... И за это дол­ жен поплатиться. Момент или вопрос рас­ платы за содеянное меня очень по-живому волнует. Очевидно, в самом деле, мы за все должны платить в жизни и при всем при том, что иногда жаль прямо так гля­ деть, как погибают, но если уж случилось непоправимое и если был неотвратим при­ ход к такому финалу, к такому концу жиз­ ни, он должен состояться все равно. И он состоялся. — Такова, значит, твоя деревенская тема. — Вот так, я полагаю и думаю, иссле­ дуется в моих работах тема деревни, кото­ рая началась в рассказах довольно, в об­ щем, мирно. Были какие-то намеки на характеры. Теперь я думаю, здесь надо об­ острять, обострять как можно активнее, безжалостнее. Доводить разговоры до пре­ дела... В чем же, так сказать, мой совет-то, вообще человеческий, зрителю? Уйти мож­ но. Если так стоит вопрос — уйти, то нужно уйти, но нельзя себя потерять, потому что так или иначе придет расплата. Это вопрос совести, вопрос нравственного богатства нашего, даже не столько наш, сколько об­ щества в целом; в обществе, вообще го­ воря, вопрос совести должен стоять высо­ ко, и, когда наши современники утрачива­ ют так или иначе остроту этого вопроса, как-то притупляют его или идут на компро­ миссы, он на наших же глазах должен по­ лучить образную оценку. Если, положим, говорить о том, как надо учить, то, может быть, и надо так учить — показав судьбу целиком от начала до конца, через разви­ тие, а наши голые, прямые слова переста­ ют на каком-то этапе работать. Отлетают ото лба и не волнуют ребят наши добрые побуждения... — Ты думаешь, для этой цели форма рассказа или фильма действенна? — Вот как случается в семье. Умный, нормальный отец говорит сыну какие-то хорошие слова. В подворотне он слышит слова своего сверстника, ну какого-то свое­ образного вожака. И парадокс, дикая вещь вступает в силу. Вожак вдруг становится авторитетнее. Разговор при помощи ремня тут несостоятелен, отцу нужно обрести Мудрость, чтобы перебить тот авторитет каким-то знанием, убить тот авторитет и вернуть утраченный свой. Я думаю, в ис­ кусстве тоже так. Это применительно и к «Калине», к ее нравственным выводам: не учить прямо, а через какую-то судьбу, ха­ рактер, через гибель даже. ' — Как отражается эта твоя установка в твоих рассказах? — Рассказы в этом смысле где-то про- должают мою работу в кино. Идет тот же поиск нравственных ценностей людьми, тех, что сдвинулись с места. Тяжело это. Тяжело уходить из родного дома, тяжело уходить из родных мест, но кОль надо и необходимо, так случилось,— а надо и не­ обходимо хотя бы потому, что у нас в сельском хозяйстве занято гораздо боль­ ше людей, чем нынешнее положение по­ зволяет— это было, есть и будет; но уход-то уходом, а как быть, когда человек