Сибирские огни № 07 - 1979
новку на хлопотную, беспокойную долж ность в отделении временной эксплуатации. Геннадий Григорьевич Анищенко. После сдачи дороги Хребтовая — Усть-Илимская остался было в системе МПС — ревизором движения, но больше двух лет не усидел на месте: попросился в ОВЭ и был назна чен главным инженером. Виктор Трофимович Макоткин. Двенад цать лет подряд был начальником депо на станции Лена, за добросовестный труд на гражден орденом. Ушел на БАМ — строил мосты через Лену и Таюру, а последние гри года возглавляет локомотивную служ бу ОВЭ. Чем объяснить все эти случаи и великое множество других? Это странное бегство из обжитых мест, цивилизованных городов и поселков, благоустроенных квартир, пер сональных кабинетов? Эту неуемную тягу ко всему новому, развороченному, непри чесанному? Легче всего, конечно, призвать на по мощь пресловутый бамовский коэффици ент, но сделать это — значит впасть в са мый что ни на есть вульгарный примити визм. Нет, я достаточно знаю этих людей и не соблазнюсь такой легковесной разгад кой... Сижу в кабинете дежурного по станции, жду поезда и откровенно любуюсь работой Ларисы Садковой. Перед ней четыре теле фона, рация, множество кнопок и переклю чателей — звон и гул исходит от аппаратов почти беспрерывный, но она укрощаёт их как бы шутя, играючи. Мгновенно опреде лив, какой вызов важнее, кого-то просит секундочку подождать, кому-то диктует номера вагонов, с кем-то настойчива и тре бовательна, а с кем-то вдруг совсем по- женски трогательна: «Помогай, Фаечка, БАМ строить!» — Трудный день,— словно бы оправды вается Лариса, покончив с очередным раз говором.— С^аем МПС пятьдесят семь по рожних вагонов... Она, видимо, чувствует себя виноватой, что не может уделить гостю внимания, и как я ни пытаюсь ее убедить, что меня впол не устраивает роль наблюдателя, все же выкраивает минутки и, поворачиваясь ко мне, торопливо объясняет то одно, то дру гое. — Все команды записываются в журнал, а сейчас вот, посмотрите, я готовлю пре дупреждение машинисту. Лариса отрывает бланк с желтой поло сой по диагонали, начинает заполнять его да сбивается, перечеркивает крест-накрест и пишет: «Испорчено». Я хочу попросить ис порченный бланк на память, но Лариса опережает меня, непонятным образом уга дывая желание, которое ей, вроде бы, должно казаться совсем странным. — Хотите подарю? На бланке обозначены километры, на ко торых машинисту предписано снизить ско рость до 15 и даже до 10 километров в час. Причины — пробуксовка, резкие просадки пути. Лариса объясняет: на перегоне Ле- на-Восточная — Таюра поездам разрешено двигаться со скоростью 30 километров в час, но на некоторых участках нужна особая бдительность. Мне вспоминаются статьи, в койх сказано, что поезда пойдут по БАМу со стадвадцатикилометровой скоростью; когда это время настанет, белый бланк с желтой полосой по диагонали будет вы глядеть музейным экспонатом... — Лена-Восточная! — Слушаю! Лариса получает какие-то указания от диспетчера, а когда разговор заканчивает ся, не удерживается от комментария: — Не с каждым диспетчером легко ра ботать. Есть у меня, как говорится, свой — Иванов Владимир Иванович. Жаль, уезжает на Улькан... Я отвечаю, что уж с ней-то наверняка всем работать легко — и диспетчерам, и машинистам. — Поручиться не могу,— улыбается Ла риса.— Но дело свое люблю, это точно. Я начальнику станции так и сказала: если про винюсь, то не выгоняйте совсем, а хотя бы стрелочницей оставьте — без железной до роги мне не жить!.. Она накидывает пальто и, не повязав го ловы платком, выскакивает с фонарем на перрон; через мгновенье я вижу, как за окном, в густеющих сумерках, промельк нула копна ее пепельных волос. Телефоны в отсутствие Ларисы, словно дрессированные, молчат, но стоит ей по явиться, как они снова начинают наперебой трезвонить. Чем ближе час отправления пассажирского поезда, тем оживленней на Лене-Восточной. В кабинет ненадол го заглядывает машинист тепловоза, на ко тором мне предстоит проехать первый пе регон, и Лариса не упускает случая по знакомить меня с ним. Потом, заботясь о моем отдыхе, она договаривается с забе жавшей на минутку проводницей, чтобы та пустила меня в вагон во время ночной сто янки в Таюре. Коридор и небольшой зал ожидания по степенно заполняются пассажирами. Ника ких удобств и услуг временный вокзаль- чик, понятно, предоставить им не может: и за кипяченой водой для ребенка, и за таб леткой анальгина идут к дежурному по станции... Звонок с Лены: — Лена-Восточная! К вам вышел автобус с пассажирами, человек пятнадцать, есть дети. Просили подождать. — Подождем,— отвечает Лариса Садко- ва и, повернувшись ко мне, будто ища под держки, повторяет: — Надо подождать. А мне приходит в голову мысль: в целом свете нет сейчас, пожалуй, второй такой сердечной железной дороги, где бы, нару шая расписание, задерживали поезд, что бы успели на него пятнадцать опаздываю щих пассажиров... Наконец наступает торжественная мину та. Путем сложных манипуляций Лариса из влекает из аппарата жезл — тяжелый, до блеска отполированный кусок металла. На нем отлито: «Лена-Восточная — Чудничный».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2