Сибирские огни № 07 - 1979

Постой, постой, не шевелись... ну да, точно! Худосочное лицо, недоразвитый подбородок, дебильная голова, да ты, дружок, тоже выродок! Отвали ты от меня, шалава! — вырвался, наконец, «стрелок» и вскочил со скамейки.— Чо, взбесилась совсем, совесть начисто пропила? Я к ней, как к челове­ ку, подошел: выпить, поговорить, а она бутылку выжрала, да еще и издевается. Сов­ сем обнаглела, чо ли? 4 Совсем, Федя, совсем,— вдруг сникла она, но тут щ е вскинулась, рванула су­ мочку, достала трешку. На, вот тебе за вино, и катись отсюда ради бога! Извини, если что не так, я пошутила. На вокзале вон пива еще купишь, а мне не до тебя, у меня сегодня муж умер... понял? — Нет, ты подожди, я ведь не того, я по-хорошему, мне не надо...— забормотал вконец сбитый с толку «стрелок», но она встала, сунула ему деньги в карман и резко подтолкнула: — Катись, пока я добрая, а то и этого не дам! Тоже по-хорошему прошу! «Стрелок» еще Потоптался, осоловело глядя на нее, потом, видимо, что-то. понял по ее глазам, махнул рукой: «А, чокнутая какая-то!» — и поковылял тихонько прочь, обмякнув и опустив голову. 19. Прощай, мой сказочный принц Тупо она еще посидела, подождала хотя бы небольшого опьянения — ничего, ни в одном глазу, только еще тяжелее стало в голове и на душе; тогда она встала и по­ брела к вокзалу, едва не шатаясь и волоча по земле сумочку. Она не видела и не слышала никого, но почти все встречные обратили на нее внимание: слишком уж крас­ норечива была ее сникшая фигура, осунувшееся, сразу постаревшее лицо. Девчонки помоложе смотрели с любопытством, некоторые — с состраданием; несколько женщин посолиднее, хорошо одетых, с возмущением отвернулись — эко напилась девица, света белого не видит! Мужчины насмешливо (некоторые — заин­ тересованно) оглядывались, два милиционера проводили ее глазами, но не подошли; формального повода нет, не падает, одета прилично. Она автоматически потащилась в общий зал ожидания, села-повалилась на пус­ тую скамейку, диковато огляделась... Напротив — какие-то жирные тетки в плащах и с сумками, рядом с ними — пры­ щеватый замухрыга-солдат, еще дальше — вертлявая дамочка в не по возрасту корот­ кой юбке, а там еще — мрачная старуха с'уродливо искривленным ртом, багроволи­ цый толстый мужик, три хихикающих девчонки... Все было гнусным, серым, отврати­ тельным, все не то, ужасное не то, какой-то дикий кошмар. И она вновь едва не задохнулась от приступа сверлящей душевной боли, отчая­ ния — все кончено для нее, все кончено. Да, он ее не любит и никогда не полюбит, тем более после э т о г о страшного разговора; он близок, он живет рядом, вот тут, ходит по одному двору и дышит од­ ним воздухом, его можно видеть, даже говорить с ним, можно иногда и коснуться его... украдкой, будто невзначай, но сделать так, чтобы он был ее весь, чтобы глаза его засветились для нее, только для нее нежностью и лаской, а руки обняли, и губы шеп­ нули, сказали бы ей что-то единственное, желанное, страшно необходимое — сделать этого она не в силах и никто не в силах, и этого не будет, НИКО ГДА, НИКО ГДА НЕ БУДЕТ. Она, Нэлка Махова, действительно его недостойна, и ей под пару не такие, как он, чистые и душевные парни, а такие же, как сама, пропойцы — лешки, витьки и все­ возможные тому подобные фантомасы... ' «А, провались оно все___ бормотала она, сгорбившись на скамейке и бессмыс­ ленно теребя бахрому сумочки.— Ничего я не хочу.... ничего, только чтобы тихо, спо­ койно... и ни о чем не думать... и чтобы не болела голова,..» Вдруг она вспомнила сегодняшнюю, вроде бессмысленную фразу Кольки за сто­ лом: «Хочу любви!» — сказало насекомое. И умерло, раздавленное жизнью».