Сибирские огни № 07 - 1979

Гриша Троицкий работал наоборот — очень эмоционально, как-то взрывами, по настроению, и если у него «шло», то буквально все горело, от зубов отскакивало (а если не «шло», то — увы! — все из рук валилось). Михаил Спирин трудился тоже, конечно, с виду монотонно, однако с тайной зло­ стью и силой, которые он всегда держал в узде, под контролем, и примерно на од­ ном уровне. Егармин же, сам того не сознавая, имел свойство постепенно как бы накаляться, разрабатываться, приходить в состояние полной страсти — увлечения, особенно если поначалу дело не клеилось. Неудачи и препятствия его Еозбуждали, как бы даже разъ­ яряли, и все в нем тогда напрягалось, отмобилизовывалось. К концу рабочего дня он частенько достигал наивысшей производительности, и бывало иногда жалко гасить это вдохновение из-за звонка к пересмене. И вот сейчас эта ярость, эта жадность до металла пересилили первоначальную неуверенность, и пазики вдоль вырезанных «окон» Егармин уже точил ровно, четко, красиво, перемерял их циркулем ловко и сноровисто; так же шустро убирал надфилем грубые заусенцы, чувствуя, что деталь удалась, допуски в норме, срезы чистые. А если что и осталось, то эти шероховатости — законные, их окончательно припилит потом слесарь-инструментальщик вон в той части цеха, что скрыта вправо отсюда за ребри­ стой целлулоидовой стенкой. Он глянул на время: затрачено два с половиной часа, многовато. Чуть перевел дыхание, осмотрелся. Около всех станков склонялись, колдовали рабочие; искры сы­ пались еще неукротимее, долетая аж до самых ферм крепления цехового потолка; визжал, погромыхивал, скрежетал, в ярости не поддаваясь и все же уступая человеку, металл. По верхотуре полз неторопливо и настырно мостовой кран I алки Рыжика, неся на толстом крюке хобот какого-то станка; за окнами цеха, по асфальтовому про­ езду, металась пыль, серые вихри и смерчи носились, заставляя редких прохожих при­ гибаться и защищать руками лицо, глаза. Серьезность, размах и какая-то оснцвательность, коллективность этого общего цехового труда по-новому захватили и подхлестнули Егармина. Вспомнилась почему-то непутевая Нэлка, дочка этого хохмача-пропойцы Махоза. Жаловалась тогда, в первый вечер, на свой овощной: «Терпеть этот гадюшник не могу. Грязь кругом, все воруют, друг с другом собачатся... Даже заведующая лается, как барыга, и хлещет водку ста­ канами». Егармин спросил тогда Махову, почему она не перейдет в другой магазин, а она лишь рукой махнула: «А, бесполезно. Терпеть не могу вообще торговлю, жалею, что пошла. Мать посоветовала, дура. Сама из-за «купи-продай» алкашихой сделалась, и ме­ ня туда же втолкнула». Конечно, девчонка озлоблена и еще зелена: ведь не везде же так, конечно, не везде! Просто приличных магазинов не видела. Но уж если «влипла» она в этот расхри­ станный овощной — не посоветовать ли ей перейти, например, сюда же, на завод, ученицей фрезеровщика? А что: здесь ее живо приструнят, за ум заставят взяться. Здесь на апельсинах не обсчитаешь: «Сорок да сорок — рубль сорок! Спичек не брали? Рубль шестьдесят!» Здесь и учиться затянут, сагитируют исподтишка, как того же бывшего недотепу Мош- кина, и в трудную минуту без внимания не оставят, и собутыльников навязчивых отвадят. Егармин взялся за второй пуансонодержатель и снова опомнился лишь,'когда де­ таль была готова. Она тоже удалась. Егармин ощутил законное удовлетворение, страш­ ный голод и желание сообщить кому-то о своих трудовых победах. И тут, словно чуя на расстоянии маленький триумф своего любимца, откуда-то сбоку выплыл массивный Ван Ваныч, запыхтел рядом, близоруко нагнулся к захватанному чертежу, затем, уже со «штангелем», к обеим деталям. — Готовы? Параметры соблюл? Инструмент не сломал? Чуб не опалил? Мастер, словно обнюхав и носом, и очками детали, попробовал пальцем пазики и внутренность срезов, удовлетворенно хмыкнул и достал папиросы, снял очки. Егарз длин тоже снял свои защитные. — Молоток,— заявил мастер.— Чистая работа. Обедать ходил?