Сибирские огни № 06 - 1979

было сделать, сотворить что-то такое... Побить кого-то? Или, наоборот, защитить, а чтоб тебя побили? Может, тебе, как японскому служащему, необходимо синтетическое чучело и резиновая дубинка, чтоб срывать злость? Но на кого — злость? У тебя ни одного серьезного врага; не­ доброжелателей полно, а врага — нет. И друга нет, хоть приятелей то­ же полно. Ни врага, ни друга за четверть века... Древние греки говори­ ли: «Убейте его, у него нет друзей». Древние греки... Так что злость придется на самом себе срывать. И без всякого чучела! Разбегайся —и башкой об стену. Или об дерево. Дурацкой своей, непутевой, невезучей башкой. Бесталанной башкой. Да, бесталанной, потому что таланту, чтобы развиться и окрепнуть, нужен панцирь житейской осмотритель­ ности. А это, прежде всего, налаженный быт. Сколько энергии и нервов тратишь на пустые хлопоты, на стояние в очередях, на еду, будь она неладна. Как спланировать, устроить жизнь, чтобы пришел с работы — ужин на столе, поел, позанимался час-полтора с ребенком, потом вздремнул часок — и за работу. За книги, за периодику. Это — твое. Днем ты работаешь на шефа, на черта-дьявола, а вечером — на себя. Это святые твои часы, на которые никто не может покушаться... И ком­ ната. Пусть не кабинет, но отдельная комната... А когда ни бодрой бабушки-выручалки, ни отдельной комнаты, и жена неделями сидит на больничном из-за ребенка, и приходишь с работы, а на тебя обрушива­ ется град поручений и упреков, и все это с раздражением, с сердцем, потому что неделями сидеть в четырех стенах с больным ребенком дей­ ствительно тяжко... Терпишь, терпишь, ты мужчина, ты сильнее, тебе положено. Терпишь. Но иногда все же не то что взорвешься, но отве­ тишь не совсем так, как надо, как ей хотелось бы. И тут-то она откры­ вает все шлюзы! Нет от ее гнева спасения ни на кухне, ни в санузле,—она тебя везде достанет. Будь кожа потолще, лоб потверже —можно было бы как-то стерпеть, отмолчаться, но тебе, чтоб завестись, тоже немного надо, и тут-то уж один выход: хлопнуть дверью и вон из дому. К прия­ телям, в кино на последний сеанс, в парк, если лето. А у нее против те­ бя еще один козырь: «Шляешься где-то!» Однажды решил проучить, ночевал на вокзале, так она и этот случай обобщила: «Дома не ночу­ ешь!» И это Марина, его жена, на людях сама светскость, сама выдер­ жанность, плавные жесты, плавный голос... Видели бы, как у нее багро­ веет лицо, вытаращиваются глаза. Это надо видеть, Андрей Александ­ рович, и слышать, а потом уже судить... Темной раскисшей улочкой Заблоцкий спускался в свою балку, скользил подошвами на глинистых буграх, распалял, распалял себя воспоминаниями и вдруг спохватился, что адресует эти воспоминания не кому-то вообще, а именно Князеву. Андрею Александровичу Князе­ ву, под чьим чутким руководством он минувшим летом кормил комаров в бассейне Нижней Тунгуски. Этого еще не хватало! Дался ему этот провинциальный праведник, этот Рахметов в резиновых .сапогах, этот душеспаситель с приемами замполита! С детства избегал попадать под чье-либо влияние, из всех библейских заповедей облюбовал только одну: «Не сотвори себе куми­ ра». И вот попал, сотворил. В поле на него, как на бога, смотрел, в жи­ летку плакался, искал утешения, а потом, будто мальчишка, по перво­ му слову уволился, уехал, опять все сначала... Одобрение, видите ли, хотел заслужить, уважение завоевать... Размазня! Остался бы и рабо­ тал, и не испытывал бы тех унижений, что испытываешь сейчас, и ко­ пейки не считал бы, не терзал бы душу этими свиданиями себе и сыну. И главное — уважал бы себя. Себя и свою работу. И Заблоцкий, распалившись еще пуще, с непреклонной решимо­ стью основательно подвыпившего человека положил себе завтра же подать на увольнение, взять взаймы у Зои Ивановны сто рублей, а там