Сибирские огни № 06 - 1979

Многое откроется нам в этом рассказе, если вспомнить: он написан в середине 60-х годов. В литературе уже доживали свои последние дни «звездные мальчики», уже становилась явственной «блеск и нищета» молодежной, «исповедальной» прозы. Уже было очевидным и другое: проза эта в са­ мом деле отразила время, но отразила по- своему причудливо — она во многом искус­ ственно сконструировала героя. « В рассказе «Полметра до катастрофы» содержится страстная, даже злая полемика с молодежной прозой. Полемика убеди­ тельная: главный аргумент Чугунова, как мы еще увидим, живая человеческая жизнь... А то, что этот спор был сознателен, дока­ зывает документ из архива Чугунова — не­ опубликованная рецензия на повесть В. Шугаева «Бегу и возвращаюсь ), написан­ ная в качестве контрольной работы студен­ та Литинститута. Автор ее задумывается над однообразным потоком книг-блиэнецов «о молодежи и для молодежи». Он иронизи­ рует над героями — «стандартными, если не скандальными», «с бородами и без бо­ род, с твистами и ча-ча-ча, с чужими и свои­ ми женами, громкими, но инфантильными»... Чугунов не идеализирует повесть Шугаева. Но как ценно для рецензента то, что по­ весть эта «проста, жизненна». В ней «нет придуманных велеричивых концепций, нет «блестящих современников», в труде по­ знающих жизнь. Есть сама жизнь, далекая, восточная, в кирзовых сапогах, но не «ле­ чащая», а сама требующая лечения». Рассказ «Полметра до катастрофы» и вы­ строен как противопоставление двух жиз­ ненных сф ер : жизни подлинной, в грубых кирзовых сапогах, и жизни мнимой — из красивой книжки. Мир, в котором существует герой рас­ сказа Володя Сергеев, удивительно напоми­ нает микроклимат молодежной прозы. Во­ лодю отправили в Сибирь по распределе­ нию; здесь он элегически вспоминает то, что ушло для него в прошлое: «Мне вспомнился техникум. Борька Са­ зонов — улыбочка. Он растил рыжую боро­ ду, купил желтый свитер, форсил — мать моя родная! Или Славка Роджерс — гигант, морской волк. А Фазалов? Это же ум! Библиотека! А Юнка? Красивая, как Венера! Если бы ее направили на международный фести­ валь молодежи и студентов, она бы при­ везла корону самой красивой девушки мира». Чугунов «воскрешает» молодежную про­ зу, придерживаясь ее эстетики — точно, кажется, ничего не утрируя. То, что для автора пародия, для героя — реальность. Сейчас герой, как и положено ему, «вхо­ дит в жизнь». Жизнь, естественно, полна трудностей. Где-то далеко-далеко желтые свитера, «девочки из сказки». А здесь «только тайга и небо. Баня, сегодня муж ­ ская, завтра женская»... Чугунов ставит героя в типичные «пред­ лагаемые обстоятельства» молодежной про­ зы. И сразу выявляет легковесность, со­ циальную и психологическую неправду такой позиции. А х, как было бы просто, если бы все не­ совершенства бытия свелись к тому, что на­ шему мальчику приходится топать по грязи и петь свои песенки в бараке-ресторане. Трудность в том, что герой потерял «мир, в котором... когда-то жил, который нравил­ ся мне и который делал меня счастливым». Герой растерян. По роли ему полагается «преодолевать трудности»: но как их пре­ одолевать, если оказалось: в реальном ми­ ре «нет ни одного порядочного человека». Крушение? Да, крушение! Чугунов по­ следовательно проводит Володю Сергеева через все круги «ада», которым теперь представляется восторженному юноше дей­ ствительность. Писатель не упускает ни од­ ной детали этого «приобщения» к жизни. Не прибегает он и к спасительному сюжет­ ному повороту, когда конфликт может легко и просто разрешить «справедливый начальник» или «добрый старший друг». Кажется, он хорошо помнит тот горький упрек, который в черновике сам вложил в уста одному из героев: «У теперешних пи­ сателей все одно и то же, что ни возьми: сначала будто правда, а под конец обяза­ тельно приукрасят... Зачем читать...» Автор строг в своем утверждении жиз­ ненной и художественной правды. У чита­ теля же возникает вопрос: неужто и в са­ мом деле жизнь так беспросветно темна, а окружавшие героя рассказа люди столь по­ головно плохи? Как ни странно, чтобы ответить на этот вопрос, надо задуматься не о мироощуще­ нии, но о мастерстве писателя — о приемах его психологического реализма, его путях к художественному постижению действи­ тельности. Рассказ «Полметра до катастрофы» — это тот нередкий в литературе случай, когда нельзя отождествлять автора и героя. Да­ же если перед нами главный герой и автор относится к нему с явной симпатией. Чугунов любит своего Володю Сергеева, нб не может не признать: он из тех геро­ ев, «которые воинственно прыгают перед стеной жизни, бьют себя в грудь, разлива­ ются эмоциональными внутренними Моно­ логами, или... плачут, когда у них отняли любимых, или хамят, но не подымутся на эту стену, подставив лестницу, и не достро­ ят ее из нового, современного материала». Прозаик написал это в упомянутой рецен­ зии на книгу В. Шугаева. Но точнее о ге­ рое «Полметра до катастрофы» не скажешь. В самом же рассказе есть эпизод: Володя Сергеев во сне бьет своего обидчика. И одерживает победу. Только во сне... Об этом рассказано и с приглушенной, сдер­ жанной жалостью к герою , и с язвительной улыбкой. Как всякое мастерство, мастерство писа­ теля сложно; часто оно складывается из отступления от обычных художественных приемов. Один из критиков, доброжела­ тельно и серьезно отнесшийся к творчест­ ву Чугунова, упрекнул писателя в том, что образ Лебедева, главного врага Володи, остался в рассказе непрописанным, нерас­ крытым. Это так. Но это тем не менбе нё повод для упрека — скорее повод для