Сибирские огни № 06 - 1979

Когда долго не везет, то приходит удача. Мама, шагавшая со своими мешками, вскрикнула: — Что это? В траве'лежала, раскинув крылышки, красивая уточка, мертвый чирок-трескунок. Я — охотник и многое знал об утках, а в особенности о чирках. Их было проще встре­ тить на весенних пригородных лужах. Но, охотясь, чирков влет не стрелял, так как но­ сились они с громадной скоростью, а были величиной с голубя. Я охотился на чирков скрадом, бил их сидящими, ползая к берегу на брюхе, пока не оставалось до уточки метров пятнадцать-двадцать. ...Умерший чирок... Все равно, к мертвому, к живому чирку я питал большую нежность. Обожал их, убивая, и не задумывался почему. Я любовался уточкой. Мама, со всеми запылившимися по дороге морщинками, тоже смотрела на нее. И вдруг задала женский вопрос: — Почему он умер? А я почем знаю? Может, заблудился в тумане. Не зная, где низ и где верх, он расшибся о землю. — Есть его можно? — спрашивает мама. — Дохдого! — возмущаюсь я. — Ну, если он не совсем протух,— бормочет она. И я делаю то, что делает каж­ дый охотник, найдя убитую птицу. Сначала он раздувает перышки и смотрит, куда по­ пала дробь. Я тоже дую и вижу кровяные следы дробинок: чирок был ранен выстре­ лом. Это понятно, вот озеро и деревня, и в ней — охотник. — Он застрелен,— говорю я, и мама начинает улыбаться. Ведь каждого убитого мной чирка она делит сначала пополам, а затем еще и еще. И каждую часть варит в полуведре картофельной похлебки. Ладно, чирок, убит... Тогда проверим, давно ли убита красивая уточка. Она еще тверденькая, не отмякла. Значит, недавно. Вот удача! Добыть дичь, не истратив не единой дробинки! Что там картошка! Она в земле, не убежит, а вот чирок... — Спасибо тебе, туман,— говорит мама, а я прячу уточку в «сидор», и мы спе­ шим к селу: напиться колодезной воды и узнать дорогу к нашему полю. И вот мы пьем холодную, до боли в затылке, воду, а хозяйка колодца, курносая старуха, глядит на нас. Потом она заговорила с мамой, сначала о тумане, откуда такой, о вой­ не, семьях. Старуха безжалостно-подробно выспрашивала маму о хвором отце, о се­ стренке. — Почему тощий парнишка? Чахоткой болен? — допытывалась она. А мама такая, с ней только заговори, и она все выкладывает, со смехом, с вскриками, слезами... Вот и сейчас она рассказывала все до ниточки, а я стоял и молчаливо презирал ее. Старуха, слушая,^подперла щеку рукой. Сама она длинная и худая, и лет ей, навер­ ное, двести. Вон как ее морщинами перепахало! Она слушала и кивала: да, да, и в го­ роде тяжело, война... Подошел и стал слушать маму зеленый дед, подбежал парниш­ ка, с меня ростом, только в плечах пошире, тоже встал. И распахнул рот, будто калитку. ...Они жадно впитывали неудачливую историю нашей семьи. — А отец при смерти? — сказала старуха. — Болен он, болен... — А сына спасешь? — Детей я сберегу. — Государство помогает? — Обед по талону дают. Эх, увести бы мамку! Но разве ее теперь утащишь... Но как хорошо, что я не увел маму, замечательно, что ее слушали старик и парнишка с круглыми глазами. Прекрасно, что в русском человеке есть та доброта, что обволакивает все шершавин- к-и мира, этим смягчая их и давая возможность жить. Мне было пятнадцать лет, и я хо­ рошо знал, что деревни в сосняках и березовом лесу населены людь'Ми благодушны­ ми, те, что поставлены около комариных болот или в глухом лесу, сердиты и скучны. Так же, я знал, что степной человек хитер и скрытен, но словно бы городит в себе те деревья, что укрывают от беды живущих в лесу. И так же хорошо я знал, что всюду