Сибирские огни № 06 - 1979
— Не переживай так сильно, Ефимыч, и вообще будь фаталистом: кому суждено быть повешенным, тот не утонет. С этими словами Заблоцкий отошел, оставив Михалеева в растерян ности. А так ему, куркулю, и надо. Недвижимость себе завел! Сотрудники (Заблоцкий мысленно, а иногда и вслух называл их сослуживцами, а зарплату —жалованием) были уже на местах, но еще не работали, обменивались различными суждениями. Заблоцкий снял чехол со своей «гармошки», включил освещение и начал просматривать под увеличением отобранные для съемки шлифы. Закуток справа от входа, где стояла его аппаратура, был отгорожен шкафами, чтобы не мешал свет из окон, а слева находился им собствен норучно выстроенный фоточулан. Благодаря этому, на остальной площа ди стояло всего три письменных стола, и сидели за этими столами жен щины, в разное время перешагнувшие сорокалетний рубеж. У Заблоцкого своего стола не было, он и так занимал слишком много места. Следует заметить, что в институте, несмотря на перенаселенность, а может, именно благодаря ей, жизненное пространство распределялось в строгом соответствии с должностями, званиями и степенями. У инжене ров и мэнээсов столы были однотумбовые; у старших инженеров и на чальников отрядов—двухтумбовые плюс подвесные полки на стенах. Старшие научные сотрудники имели в придачу персональные книжные шкафы. Шеф отдела имел два книжных шкафа и кроме того стеллажи с образцами. Отдельным кабинетом располагал только заместитель ди ректора, глава всего этого учреждения. Почему не директор? Потому, что базовый институт находился на берегу теплого моря. Там были и директор, и главный бухгалтер, и все, как положено. Здесь же —обтекаемый подтитул «филиал», финансовая и научная зависимость, ассигнования по третьей категории. Словом, за дворки науки, как утверждали злые языки. ...Разговоры постепенно стихли, лишь чертежница Эмма Анатольев на Набутовская бормотала себе под нос: — Эти планы переделывать три дня, господи боже мой, все спешка, спешка. Валя, дай лезвия! Ссохлось все в голове, ничего уже не сообра жаю, старая дура... Теперь все выдирать надо. Нету острого лезвия? Резинка, как каблук, гвозди забивать можно... Надо бы выйти еще кол басы купить... Вся прямо киплю от злости. И в условных все наврано, ну прямо наказание господне. Нет ума! Лишь бы дырку не процарапать. Надо не нервничать. Ох и напахала я, друзья милые! Эмма Анатольевна возводила на себя напраслину. В путанице была виновата не она, а завотделом, небрежно внесший коррективы в черно вик. Чертежницей Эмма Анатольевна была классной, «чистоделом», ей поручали самые ответственные планы, и работала она главным образом на завотделом. Ее не раз сманивали на большой оклад и в трест, и в экспедицию; но она хранила верность завотделом, с которым работала с незапамятных времен, еще в тематической партии. «Сделаю из Харитона доктора, тогда и уйду,—говорила она и добавляла: —А он мне даже благодарность к Восьмому марта не объявил...» Заведующего отделом рудных полезных ископаемых, кандидата наук, звали Харитоном Трофимовичем Ульяненко. Но о нем позже. К жизни Эмма Анатольевна относилась легко, и ее лунообразное лицо с маленькими, близко поставленными глазами и носом-туфелькой редко омрачалось, хотя умом ее природа не обделила. Старший инженер Валентина Сергеевна Брюханова. Это к ней обра щалась Эмма Анатольевна, когда просила лезвие. Рослая, «под гвардей ца деланная», как определил ее когда-то Заблоцкий. В филиале она тоже работала со дня основания, но все ее звали по имени. Потому, наверное, что Валя спортсменка, активистка и вообще человек безотказный. Вызо
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2