Сибирские огни № 05 - 1979
ли-то... Тебе, Тимофей, все больше других надо. Все ты кидаешься, все- рога точишь... Вот и в книге тоже... Ну что ты навалился на этого...— тут Игнатьич назвал такую авторитетную в наших широтах фамилию, что даже невольно оглянулся — не стоит ли кто за спиной, не слушает ли? — Ты навалился, а его опять переиздавать собираются. Похоже, Игнатьич возвращался к недоспоренному — книжка-то уж вовсе была здесь ни при чем. —- Зря!.— резко сказал еще не остывший Артамонов.— Зря соби раются! — Тебя не спросили!.. Скажи спасибо, что хоть выбросили этот ку сок, догадались. — Зря! — опять сказал Артамонов. — Зря выбросили. Я вас не .просил. Игнатьич аж привстал, аж руками по коленям хлопнул. — Тебя же, ненормального, уберечь хотели! Да не уберегли. Нашел ся какой-то пес — сообщил. Ты же и в дураках: и ничего не напечатано, и он все з.нает... про твое особое мнение. — И хорошо, что знает. — Тимофей,— вдруг мирно сказал Игнатьич.— Ты что же думаешь, он писать после этого перестанет? Раз, скажет, великий критик Артамо нов, наш, донимаете ли, современный Белинский, Виссарион Григорье вич, считает мое творчество антихудожественным — брошу-ка я это дело, завяжу лет на десяток: огляжусь, подумаю? Ну, не ребенок ли ты?.. У те бя вон статью напечатали, ничего там не убрали —и что? Блата не ста ло? (Игнатьич имел в виду статью, которую Артамонов недавно опубли ковал в газете. Залез он, правду сказать, не в свою тарелку: из литера тура метнулся в быт. Но остроумно довольно кое по чему проехался. В частности, по блату. Раз, мол, такое положение создалось, что многих дефицитных товаров на прилавках не увидишь, а у большинства граж дан они имеются, не лучше ли парадные входы в магазины переделать в черные, а черные — в парадные?) Что молчишь-то? — наседал Игнать ич.— Вот прокукарекал ты. Изменилось положение — нет? Святую правду говорил Игнатьич. Не перестанут стрелять браконье ры, сколько бы ни рвали мы рубашки на груди. Не перестанут писать бездарности. И не умрет легко и покорно благ даже от десятка гнев ных статей. Артамонов молчал, вроде бы поверженный. Потом спросил. — А мы? Мы сами? б кого превратимся, если кукарекать-то пере станем? Напоминать себе и людям о том, что люди мы, твердить и твер дить о человеческом достоинстве?.. И что же мы тогда потомкам оста вим? Ну, проблем неразрешенных мы ик наоставляем, как говорится, до ноздрей. Это ясно. Неизбежно. И хамство после нас тоже еще останется, и равнодушие, Тг жадность, и... да что там говорить... Но если мы сейчас уже лапки задерем: то не переделать, другое не перешибить... Что же мы им подарим вдобавок к непеределанному? Пустые души?.. Игнатьич сердито плюнул на червяка. Его вовлекали в слишком абстрактный спор. Это было нечестно. Ведь он, милейший старик, желал нам только добра. Господи! Да есть ли они на свете, счастливые уголки, где ни о чем не думается и не спорится?. Или нет их вовсе, а есть только счастливые люди, умеющие не терзать душу в любом подвернувшемся уголке? Вро де нашего Пухова, который ухитряется как-то «сидеть, сидеть и ни о чем не думать» и о котором корректор Витюня сочинил даже эпиграмму: Хорошу, что дождик льет, Хорошо, что очень сухо,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2