Сибирские огни № 05 - 1979

ниже тридцати трех градусов, плавился асфальт, пересыхали фонтаны, и в начале июля скукоживались листья на деревьях. Но тогда у нас не было дачи. А теперь есть. И теперь, когда мы воз­ вращаемся в город, теща уже в электричке начинает зажимать нос пла­ точком. Она выразительно закатывает глаза, а потом устремляет взгляд на окружающих: чувствуете, дескать, а? Чувствуете? Жена и свояченица понимающе кивают: да, хоть противогаз надевай! Свояк и тот отрывает­ ся от детектива. — Что? — весело спрашивает он.— Бензончиком потянуло? Свояк потому весел, что сам он различия между городским и дачным воздухом не ощущает. Обоняние у него давно атрофировалось, он с оди­ наковым удовольствием вдыхает, по собственному выражению, «и озон, и бензон». Остальные же чувствуют себя в городе разбитыми. Состояние это охватывает нас в воскресенье вечером и не покидает где-то до чет­ верга-пятницы. Я подозреваю, что причина тут вовсе не в кислороде. Ведь город­ ской воздух в четверг или в пятницу ничуть не живительнее воскресного. Отчего же тогда мы не задыхаемся? Отчего проходит ломота в суставах, колотье в боку, вялость и апатия? И почему всегда бодр свояк? То, что обоняние у него атрофировалось, еще ни о чем не говорит. Ну да, он не чувствует запахов, но отраву-то все равно вдыхает. Все дело, как видно, в третьем слагаемом. Мы живем на даче по формуле: свежий воздух — здоровая пища —физический труд. За два выходных дня мы успеваем так «напластаться», что еле-еле приходим в себя к следующей пятнице. Свояк же признает только одно слагаемое формулы — здоровую пищу. Два других он «видит в гробу» и целыми днями, запершись в прокуренной комнате, читает свои детективы. Гипотеза моя подтвердилась, когда я взял отпуск и стал жить на даче постоянно. Теперь я чувствую себя разбитым всю неделю, хотя отравленным городским воздухом не дышу вовсе. Женщины говорят, что это не страшно. Моя хроническая усталость, обещают они, перейдет со временем в хроническую бодрость, я вернусь из отпуска мускулистым, загорелым, помолодевшим —и здоровья, добы­ того таким изнурительным способом, мне хватит до будущей весны. Своя­ ку же они грозят страшными карами. Свояка зимой будет грызть авита­ миноз, согнет радикулит, доконают простудные заболевания. Откровенно говоря, ради короткого мига сегодняшнего блаженства, я бы поменялся со свояком судьбой, но не могу. Поздно. Еще весной я не­ осмотрительно пообещал тестю, что за время моего отпуска мы с ним достроим веранду, и должен теперь держать слово. У нас сложные правовые взаимоотношения. Но я, как лицо, участвую­ щее в строительстве, подчиняюсь генподрядной организации —тестю. Проще говоря, работаю у него подсобником, со всеми вытекающими отсюда унизительными последствиями. — Давай-ка выдернем вот эту плаху,— говорит, к примеру, тесть. Мы стоим перед кучей почерневших досок, брусьев, горбылей — прыгловского наследства: он—-с одной стороны, я —с другой. Тесть ухватился за коней облюбованной плахи, пытается раскачать ее. — Берись за ту, что шевелится! — командует он. — Где шевелится? —не вижу я. — Ты куда смотришь? Ты не на мой край смотри — на свой! Одна доска как будто слегка вздрагивает — я крепко вцепляюсь в нее. — Раз, два— взяли! —тесть рвет изо всех сил, тут же выпускает доску и с матерками хватается за живот. — Ты что же, а? ---он смотрит на меня, как на врага народа.— Ты это нарочно?..