Сибирские огни № 05 - 1979

Научиться интонации невозможно. В ней — личность, судьба. Я к А м ы л у коня проведу в поводу, сквозь густые кусты пусть идет у руки. Там коня напою, а сама упаду в серебристые струи реки. По камням пробегу — ничего не скажу, никуда не взгляну и нырну-утену, я себя остужу, я потом разгляжу на Амыле волну-быстрину. А волна-быстрина запоет, обовьет, хлынет свежестью в душу — сильна и нежна — и усталость, как старое платье, сорвет и утащит — спасибо, волна!.. Опять все на первый взгляд просто. Я знаю, что это написано в Саянах, где ав­ тор работал в геоботанической экспедиции. Знаю, что все так и было: усталые работ­ ники экспедиции подошли к реке и поспе­ шили искупаться, чтобы смыть с себя грязь и усталость. Да что там — даже коня опи­ санного я знаю, даже могу посмотреть на него — есть у меня такая фотография, где автор верхом на этом самом коне. И все же в стихах намного больше того, что бы­ ло, намного больше того, что бывает. У каждого — свой такой Амыл. Эта река могла быть и не рекой — любовью, со­ вестью, книгой, музыкой, человеческим ли­ цом. И все это есть в тексте. Есть в ритме. Есть в рифмах — тоже, на первый взгляд, простеньких, а вслушаешься — есть еще и внутренние рифмы, рифмуются рядом стоя­ щие слова, переливаются одно в другое ассонансами, аллитерациями. Все это не сделано, а услышано и воспроизведено. Но без поэта мы бы этого услышать не смогли. Еще простота — это краткость. Суметь вот так сказать о величии большого мира: Через тайгу м ы ш л и к Погромной, вернее, путь искали к ней, и уместился мир огромный на спинах вьючных лошадей. Идет ли у Н. Созиновой речь о деревне илй городе, о природе, о смене времен года и жизни, о войне и мире, всюду мы слышим эту неповторимую, как тембр голоса, интонацию: Я не умею, но стараюсь жить... А меня оттуда на чужбину медленные лошади везут... * Ничто не потревожит, не приснится... Но отчего же плачут старики? По стихам, вошедшим в этот сборник, можно проследить все вехи взросления поэта — ■ от восторженно-жадного отноше­ ния к миру до зрелого и мудрого, глядя­ щего уже с некой высоты на былые ошиб­ ки, на былой замах сплеча; и особая пре­ лесть этой зрелой мудрости в том, что она сомневается в себе, несколько завиду­ ет своей же молодой силе, сокрушается, что руки теперь не смогут так же ловко корову запрягать да бойко так рубить тальник по сограм на подтопку, ломать сушняк по гарям, класть кизяк. В досаде поэт (именно поэт — в поэтиче­ ской системе Н. Созиновой нет, по-моему, оснований говорить о «лирическом герое») восклицает: Но где же, черт возьми, хваленыйопыт? Чем наградили прожитые дни? Чему учили пройденные,тропы? Ужели мудрость — трусости сродни? Вопрос этот — далеко не риторический. Но все же, подержав его в душе и не от­ бросив, выстрадав, Н. Созинова со всей правдивостью исповеди смогла ответить — нет. Конечно, руки устают, слабеют, но чтоб в грозу кого-нибудь спасти, теперь они, и слабые, успеют проконопатить лодку и сумеют ее волной высокой провести. «Моментов мудрости» в творчестве Н. Со­ зиновой было немало, и если читать сбор­ ник внимательно подряд, можно заметить, что все они связаны с вглядыванием, вжи­ ванием в других людей. Для лирика это явление не такое уж частое. Лирик спешит высказаться, и его недостает на то, чтобы слушать. В сборнике можно выделить целую гале­ рею портретов — матери («Завидной неве­ стой была моя мать»), бабушки («А пре баб­ ку по деревне до сих пор идет молва», «Пасхальная ночь 1943 года»), отца («Нет, сдержанность любви к отцу не угнетала»), детский портрет сестренки, мечтавшей по­ жертвовать жизнью, чтобы враз окончилась война («В огороде мы пололи»), портреты знакомых односельчан («Матрена Поликар- повна», «Беды своей не знают дураки») и незнакомых людей, известных автору из воспоминаний близких. Например, краткий и выразительный портрет первого предсе­ дателя колхоза, этакого сибирского Нагуль­ нова с его жесткой прямолинейностью, почти жестокостью, но одновременно с крестьянской человечностью (стихотворе­ ние «Мне бабка рисовала человека»). Если собрать их вместе — получается поэма о деревне, о детстве, о войне, о зна­ чительности каждой человеческой жизни. О детстве — и о войне? Да. Потому что детство того поколения, к которому при­ надлежит Н. Созинова, совпало с войной. Конечно, дети в сибирской деревне не слы­ шали выстрелов, не видели гибели людей. Но они видели, как валятся колхозные ло­ шади и «как ухватисто старый Василий для коров мастерит хомуты». И этого вполне было достаточно, чтобы изменить навсегда детские сны. По ночам начинклися муки, обнимал неожиданный страх: все мерещились сизые мухи на открытых коровьих глазах... ...в сердце доныне дышит осколок боли, влетевший криком, солдатки бывшей, только что овдовевшей...