Сибирские огни № 05 - 1979

держала жалость к плетню родному и ме­ же, Россия разве бы кончалась у океан­ ских рубежей!»). Перескакивая же на „не­ сколько лет вперед, я вижу, какое важное значение Вы придаете эстетическому ос­ мыслению материальных признаков бытия («Дорожное»), читаю и перечитываю (уже в «Простых истинах») стихотворение «Дом и мир» — воспоминание о том, как когда- то, в юности, казался тесным родительский дом и город, в котором жил, как моло­ дость и страсть к перемене мест влекли вдаль («Да и кому в урочный час все это не было знакомо?»). По-моему, психологически вполне объ­ яснимо — и это точно выражено у Вас — возникновение с возрастом чувства осед­ лости, которое органически перерастает в чувство любви к родной земле в самом конкретном ее проявлении: «На камне ли сижу, к реке схожу ли по тропинке,— я в каждой крохотной росинке России небо нахожу». Из этого зерна образ развивается даль­ ше, обретая иной масштаб, оставляя прос­ тор для ассоциаций как в контексте Ваших книг, так и за их пределами. И в этом я вижу подвижность и широту мировоззре­ ния современного рабочего человека. Вначале Вы немножко подтруниваете (над кем?), когда словами «напарника» го­ ворите: «Мы лес валили, крыши крыли и воевали с мошкарой, а выходило, вроде были творцы истории живой...». Я ощущаю здесь робко намеченный элемент полеми­ ки со стихотворной псевдоромантикой. Ис­ тинные «творцы истории» так о себе не ду­ мают. Но я еще раз хотел бы вернуться к Ва­ шему «совмещению», к тому, как отноше­ ние к труду, работа пробудили в Вас поэта. Само стихотворение «Работа» (в книжке «Строгий август»), хотг и угловато, написа­ но без попытки психологически объяснить внутреннее прозрение, но подкупает сво­ ею открытостью, нерасчетливой свободой высказывания. И опять-таки тут важно при­ знание, что в работе «алмазные грани сверкнули», открылась красота, поэзия. Й после этого полное доверие Вызывают строки другого стихотворения: Я обретал себя в бригаде. И от артельного огня Ш л и чередой в мои тетради Тревоги прожитого дня. Отсюда Вы делали общие выводы до не­ которой степени дерзкого свойства, что можно было бы, мол, и на стройке «хлеб зарабатывать пером» (что тут предосуди­ тельного?), однако Вас и подобных Вам что-то более возвышенное срывало «из-за столов», «вело на трассы и в забой»,— та страсть, что «Толстого к плугу уводила и Чехова — на Сахалин...». Не хочу распространяться о Вашей не­ правоте в противопоставлении труда про­ изводительного труду литературному, убеж­ ден, что сейчас Вы уже думаете иначе, да и в самих ссылках на Толстого и Чехова очевидна эта неправота: работа «пером» была для них все-таки главной. Важно здесь уяснить истоки ощущения прекрасного, они в той социальной среде, из которой1Вы вышли, они в сфере произ­ водства и они объясняют или, по крайней мере, дают ключ к объяснению совмести­ мости труда производительного и, хотел сказать, «творческого», но ведь и произво­ дительный труд может быть творческим, так что заменю одну дефиницию другой, повторю — и труда литературного. Не скажу, чтобы Вам часто удавалось глубинно, эмоционально, художественно осмыслить явление красоты, как дела рук человеческих. Скорее, очень редко. Ваше стихотворение о Дивногорске, «рубленном» своими руками, описательно-патетическое, не проникает в истоки чувства прекрасного. Но поэтическое воображение все-таки вы­ водит Вас за пределы обыденности даже в описании весьма прозаических рабочих усилий. Я имею в виду стихотворение «За­ нудливо скрипит лопата ..». Кирпичная кладка однообразна: «Дни, годы — все одно и то же: тычок, ложок да твердь стены». И — вот она — сила воображения, облагораживающая, возвы­ шающая труд: Но. прозревая постепенно, В какой-то миг ты вдруг поймешь, Что никакой там не простенок, А в небо лестницу ведешь... И станут в золоте заката, Разноголосы и звонки. Греметь литаврами лопаты И бубенцами — мастерки. Теперь уже я отмечаю про себя, что для Вас органичны такие метафорические «сю­ жеты», как вот эти: «Два рельса железно­ дорожных рассвет перековал в лучи»; «Ночь протаранивая светом, бульдозеры въезжают в сны»; «Черемуховыми ночами не раз приснится, как, ясна, под никелевы­ ми снегами люминесцирует луна». Теперь уже с полным доверием, как от­ кровение души, воспринимается патетика условности в такой, рожденной воображе­ нием, ночной картине на строительстве плотины: В брезенте просоленном, Ш е р ш а в ы от ветров. Сдвигаются колонны Плотинных мастеров. И те, кому дорога В грядущие года, И чья за третьим логом Недвижная звезда. В колючем пересверке, Смыкая с рядом ряд. Они, как на поверке. Торжественно стоят. Плечо с плечом сплотились. Рука сплелась с рукой. И вот она — Плотина Стоит передо мной. По-видимому, этот опыт использования условности эстетически надо оценивать скромно, но он имеет принципиальное зна­ чение для понимания психологии рабочего человека, формирования его художествен­ ного сознания. Здесь чрезвычайно важно то, что поэзия выводит реальную картину за рамки обыденности, что она не привя­ зана мертвым узлом к конкретному делу.