Сибирские огни № 05 - 1979

хотелось расставаться со своей недвижимостью), познакомил меня Ви- тюша. В первое же воскресенье мы с Прыгловым отправились смотреть дачу. Близилась весна. На укатанной улице имени Дарвина в деревне Верхние Пискуны снег почернел, сделался дыроватым и ломким. Возле дощатых калиток грелись на солнцепеке старухи и собаки. А за деревней, на дачной дороге, в глаза нам ударила высокогорная белизна. Здесь было безветренно, тепло, хотелось снять с себя одежду и, не теряя времени, подставить плечи нежному мартовскому ультрафиолету. Хотелось петь, дурачиться, кидаться снежками. Думать же — я вспомнил Пухова — не хотелось вовсе. Ни о чем. Но мешал Савелий. Забегая вперед и пятясь задом, он рассказывал мне историю своего грехопадения, из-за которого вынужден теперь про­ давать дачу. Глаза его слезились от яркого солнца, и потому история ка­ залась очень печальной, а сам Прыглов — незаслуженно притесняемым человеком, страдальцем и жертвой. Дело в том, что Савелий Прыглов проштрафился. Проще говоря, угодил в вытрезвитель. В вытрезвителе его обработали по науке, подер­ жали, сколько положено, и прислали в редакцию бумагу — с позорным рисунком и требованием обсудить на коллективе. Редакция, конечно, име­ ет большое влияние на разные городские учреждения, и там могли эту историю зашпаклевать. Зашпаклевать, замазать, спустить на тормозах. Но не захотели. Из принципиальных соображений. Ибо сами вели с этим злом неустанную борьбу, выжигали, как говорится, каленым- железом. И даже — буквально накануне прокола, случившегося с Прыгловым,— опубликовали в номере подвальную статью: «Зеленому змию черную жизнь!» Словом, вынесли вопрос на собрание. Коллектив был в общем-то хороший и — если женщин не считать —демократичный. Но — шеф! Главный редактор то есть. Шеф был человек слова и дела. Очень конк­ ретный. Скажет, например: «Тебе, Иванов, к новому году выхлопочем квартиру. Раньше не обещаю, а к новому году выхлопочем»,— и точно: будет квартира. А скажет: «Что-то вы, милейший, в последнее время тем­ пы снизили? Или лыжи навострили из редакции?» — значит, все: упако­ вывай монатки по собственному желанию. Так что шеф скомандовал: дать бой, отреагировать. За Савелия поэтому принялись всерьез. Мужику за сорок, лысый уже, толстый, трое детей — а его песочат. Он, главное, и работник хороший был, оператив­ ный. О нем редакционный поэт даже такое двустишие сочинил: «Не взи­ рая на объем, очень легок на подъем». И вот — на тебе! Подробности требуют: как, дескать, дошел до жизни такой? Как до­ катился?.. Савелий, конечно, попивал. Но аккуратно. Закроется в своей комна­ тушке, вывесит на дверь бумажку «Проявляю», вмажет сто граммов — и хорош. Ни за что по глазам не определишь. — Ну как докатился,— начал объяснять Савелий.— В буквальном смысле получается. Возвращался вечером от друга, подошел к трамвай­ ной остановке — а там толпа. Только на подножку, а мужик какой-то впереди попятился и столкнул меня. Я упал. И вдруг чувствую — берут под руки... — А чего же ты не на своей машине? — Так ведь именины у друга были. — А-а-а, понятно. Врезал, значит, как следует. — Да кого там врезал. Ну, запашок был, естественно. Редактор постучал карандашом по столу: