Сибирские огни № 04 - 1979

ды реальными жизненными уроками. Он был полон внутренних сомнений, более все­ го опасался самообольщения и абсолю ти­ зации. В 1887 г., готовя уже после ссылки третье издание «Эстетических отношений», Чер­ нышевский не преминул скромно сообщить, что в его брошюре «все мысли более ши­ рокого объема» принадлежат Ф ейер баху. О дновременно он внес в оригинал важную поправку — уточнил понятие о действитель­ ности как предм ете искусства. В тексте 50-х годов стояло: «История го­ ворит о жизни человечества, искусство о жизни человека, история о жизни общ ест­ венной, искусство о жизни индивидуаль­ ной». В тексте 80-х годов стало: «История рас­ сказывает о жизни человечества, заботясь более о фактической правде, искусство д а­ ет о жизни людей рассказы , в которых ф ак­ тическая правда заменяется верностью психологической и нравственной истине». Поправка родилась не беспричинно. Она живо соотносится с основной темой крити­ ки Чернышевского, в том числе с его главной работой — «Очерками гоголевско­ го периода русской литературы». В них теоретические и практические интересы ав­ тора слились воедино, отразив как логику литературны х противоборств, так и м етодо­ логические поиски «реальной критики». «Очерки» задели самые чувствительные «нервы» общественного сознания. «Попу­ ляризируя» Белинского и натуральную шко­ лу, Чернышевский дал злободневную трак­ товку принципов критического реализма, связал их с литературной ситуацией. Разбор произведений Гоголя и Белинского п р евр а-' щался в картину литературной борьбы ми­ нувших лет, охватывал деятельность круп­ нейших литераторов — Полевого, Н адежди­ на, И. Киреевского, Ш евырева, Погодина, Сенковского. Наконец, и само поднятие «период лите­ ратуры» явилось теоретическим новшест­ вом в критике и литературоведении. Что, впрочем, было основательно учтено гораз­ до позднее, когда литературоведы вплот­ ную столкнулись с проблемой литературной эволюции. О тношение искусства к действительно- сти — центральная тема очерков гоголев­ ского периода. Белинский громогласно назвал Пушкина поэтом реальной действительности и при­ звал искусство служить наравне с наукой — что в высшей степени характерно! — исти­ не. Сказалось гегелевское сведение созна­ ния к познанию. Путь Белинскому приуготовил Надеждин, заговорив о том , «верны ли человеческой природе, условиям времени и националь­ ности характеры действующих лиц». И. Киреевский примечал «общее стрем ­ ление умов к событиям действительности, к интересам дня»: «...куда ни оглянем ся, везде мы сль подчинена текущим обстоя­ тельствам ». Современный читатель настолько привык к взаимообратности искусства и повседнев­ ной жизни, настолько убежден в их связан- 12 Сибирские огни № 4 ности, что ем у посылки давних критиков м огут показаться тривиальными. Надо во­ образить себе ту прошедшую эпоху, чтобы уяснить: в литературе происходила ради­ кальная перемена творческого м етода, реф орм а художественного мировосприя­ тия. «Очерки» даю т развернутое, объективное представление о смысле этой реформы и о процессе ее. Как мы пытались показать, пароль «дейст­ вительность выше мечты» не так уж прост. Белинскому и Чернышевскому пришлось немало потрудиться, чтобы отделить «дей­ ствительность» как событийную эмпирику от «действительности» как содерж ательно­ го предмета литературы . Довелось вспом­ нить и Аристотеля (поэт вопроизводит воз­ можное и вероятное), и Гегеля с Лессингом (изображается умственная и нравственная деятельность человека). Под натиском идеи: литература есть ор­ ган национального самосознания — были отринуты «риторика» и «дидактика». О со­ бенно досталось книгам, чьи авторы подра­ жали иностранным образцам и глядели по­ верх реалий русской жизни. Но этим дело не завершилось. Выясни­ лось, что недостаточно указать литературе на национальную действительность и ска­ з а ть— изображай! Предстояло определить­ ся в главном — как, что и зачем изобра­ жать. Переосмысливались и формировались принципы общественного служения, народ­ ности, критицизма, типизации, художествен­ ности. Историки литературы обычно подчерки­ вают антинормативную тенденцию в прозе и критике гоголевского периода. Это вер­ но в том смы сле, что произошел отход от канонических требований к искусству. Но это не совсем верно, если посчитать, будто из эстетики и словесности исчезло долж ен­ ствование. Оно сохранилось и быстро обре­ ло ф орм у «школы» — натуральной. Только теперь главным эстетическим правилом стало не воссоздание красоты в природе, а постижение народной жизни. Новая школа значительно усложнила за­ дачи русского искусства. «Риторические» направления (классицизм , сентиментализм, романтизм) воспроизводили должное (нор­ му поведения) отдельно от реального, вы­ сокое — отдельно от низкого. «Высокое» воплощалось в образах всеобщей добро­ детели, «низкое» — в картинах быта, житей­ ской «прозы мира». Идеальный герой либо парил над бытом и учительствовал, либо (у романтиков) бежал от быта, от «толпы» и гневно отрекался от нее. Был у него в за­ пасе еще один вариант, зримо обобщенный Белинским в письме к К. Кавелину от 7 д е­ кабря 1847: «Вот, например, честный секр е­ тарь уездного суда. Писатель риторической школы, изобразив его гражданские и юри­ дические подвиги, кончит тем , [что] за его добродетель он получает большой чин и делается губернатором , а там и сенато­ ром ... И зобразит ли писатель риторической школы доблестного губернатора — он пред­ ставит удивительную картину преобразован­ ной коренным образом и доведенной до