Сибирские огни № 03 - 1979

ли рыбы, когда даже Нинку охватил азарт хорош его клева. Но рассказ не м ог бы со­ стояться без этой сцены, освещенной радо­ стью юной созревающей д руж бы . В ней поэтическое зерно рассказа, построенного словно бы по «законам» стихотворного сю ­ жета, где нередко все формируется не ха­ рактерами героев, а их сиюминутным на­ строением, м узы кой их душ... Кстати, неоднократно перепечатывая этот ранний рассказ, В. Астафьев, вопреки своему обы к­ новению, не изменит в нем ни слова. Далее В. Астафьев как детский писатель будет развиваться в двух основных направ­ лениях. Первое — поэзия детства, вылив­ шаяся в цикл автобиографических расска­ зов «Последний поклон». Второе — поэзия природы в ее пришвинском лирико-ф ило­ софском выражении, что со временем образует новый цикл произведений — «За­ теей». Разумеется, это весьма условное де­ ление, необходимое для понимания свое­ образия художника, его индивидуальности. Да и сам автор долгое время не разделял эти циклы, они складывались годами, а за­ чинались все в этот же первый период творчества. В знаменитой «Лесной капели» М . Приш ­ вина есть картина «Солнце в лесу», напол­ ненная неповторимой радостью общения с утренним лесом: «Такой лес, что солнце не сразу и уви­ дишь, только по огненным пятнам и стре­ лам догадаешься, что вон там оно спрята­ лось за большим деревом и бросает отту­ да в темный лес свои ранние утренние косые лучи... С поляны сияющ ей входишь в темный лес, как в пещеру, но когда осмот­ ришься — до чего хорошо! Невозм ожно сказать, до yero прекрасно бывает в тем­ ном лесу в яркий солнечный день. Никто, я думаю , не удержится, чтобы не дать пол­ ную свободу своей привязанной разными заботами мысли...» Открываем «Тропу». В. Астафьева и чи­ таем: «Русский лес — земная красота, есть ли такие слова, которыми м ож но было бы рассказать о тебе, воспеть тебя! Наверное, есть, но я не знаю их, я не нахожу таких больших, таких прекрасных слов, которые были бы равны тебе по силе и величию... Я просто иду, я просто дышу, я просто смотрю , я просто слушаю, как чисто и звон­ ко заливается зорянка, самая любимая моя птичка... А из-под ног моих с тяжелым хлопаньем снимается черный тетерев с бе­ лыми подпушинами дугастого хвоста и летит стремительно по тропинке вперед, выше. Вот он взмыл над кустами и черной пулей пробил огненную зарю и расплавил­ ся, сгорел в ней». И. Соколов-Микитов, чуждый в своей прозе резких тонов и красок, главу о р у с ­ ском лесе начинает все-таки торжественно и патетически: «Зимою и летом-) осенью и весною хорош русский лес. В тихий зимний день выйдешь, бывало, в лес на лыжах, ды­ шишь и не надышишься...» Сопоставление самобытных писателей всегда тоже условно. У них все по-своем у— язык, интонации, чувства, мысли. Но в при­ веденных отрывках — их м ож н о ум но ­ ж и т ь— легко проступает некая общность. Она в бережной и трепетной любви писа­ телей к природе, в их желании подглядеть и понять ее тайны, воспеть ее красоту, утвердить мысль об органическом единстве человека -и природы . Нетрудно сейчас уста­ новить, в чем начинающий В. Астафьев уступал тогда двум певцам русской пр и р о ­ ды, признанным мастерам слова, но не­ сомненно, что в таких произведениях, ка к «Зорькина песня», «Тропа», «Зеленые звез­ ды», вообще весь цикл «За синими гора­ ми», В. Астафьев выступает как пр о д о лж а ­ тель славных традиций русской литературы в изображении природы . «Зорькина песня», м ож н о сказать, о ткры ­ вающая «Последний поклон», в 1957 году была отдельным и самостоятельным рас­ сказом , в котором 'занимали и волновали нас не сами по себе воспоминания о дет­ стве, а красота мире в ж ивом непосредст­ венном восприятии ребенка и радость ее открытия, куда бы он ни поглядел: «В рас­ падке уютно дремал туман и было так ти­ хо, что мы боялись кашлянуть... Я накло­ нился, взял пальцами чуть шершавую , еще только с одного бока опаленную яго д ку и осторож но опустил в бокал. Руки м ои за­ пахли лесом, травой и этой яркой зарею , заметавшейся по всему небу». «Уютно дремал туман», «опаленная ягод­ ка», «запахли... зарею». Как из малого про­ стого зерныш ка вырастает чудо — колос, цветок или дерево, так здесь из обычных слов в привычном или непривычном их со­ четании рождается чудо поэтической про­ зы о природе. Д аже в ранних зарисовках и сценках В. Астафьев лишен созерцатель­ ности, в ка ко й -то степени свойственной И. Соколову-М икитову. Ему ближе размыш ­ ляющий и обобщ ающ ий М . Пришвин. В той ж е «Тропе» «вечно юное, бодрое и рум я­ ное утро» вызывает вдруг щемящее чув­ ство жалости... «Это годы дают себя знать, годы»,— заключает писатель, видимо, склон­ ный вслед за Пришвиным рассматривать природу «как зеркало души человека». Тропа, по которой идет лирический герой, и все, что видит он вокруг, пропущ ено че­ рез призм у былых переживаний и невзгод. _ Отсюда подчеркнутая активность позиции В. Астафьева. Его наблюдения, тож е тонкие и точные, нередко передаются с дидакти­ ческой задачей, зарисовки или сценки ди­ намичны и сюжетны, в них господствует не описание, а событие и действие. Рассказ «Бродяга-песец» — это, прежде всего, конечно, рассказ о повадках и ха­ рактере зверька. Но история о том, как ш кольники поймали песца, посадили его в свой «живой уголок» и что из этого полу­ ч и л о сь— событие первостепенной важно­ сти, равно как и вывод: «Любишь птиц — иди в лес, смотри на них, слушай, подкарм ­ ливай, изучай, но в клетке не закрывай. Птица не для тю рем рождена, а песец тем более». Цикл «Рыбачья жилка» тож е назидателен, но каждая сценка в нем занятна, что Видно уж е из самих их названий: «Налимы ож и ­ ли», «Воспитательный прием», «Любопыт