Сибирские огни № 03 - 1979

Хотя некоторые первые произведения В. Астафьева и будут посвящены военной теме — «Гражданский человек» («Сиби­ ряк»), «В одной деревуш ке» («Солдат и мать»), «Домашнее животное» («Старая ло­ шадь») — она на первых порах не займет сколько-нибудь заметного места в его твор­ честве. Теперь мы знаем, что повесть «Па­ сту х и пастушка» была задумана еще в 1954 году, но автор словно бы чувствовал свою неподготовленность к такой обшир­ ной, близкой и дорогой ему теме. «Солдат и мать», «Сибиряк», «Ария Каварадосси» и другие рассказы — число их невелико — были лишь подступами к ней. ' Да и совет­ ская литература была к этому времени уже наполнена произведениями о войне. В. Астафьев вступил в литературу в годы, когда все у нас было озарено только что совершившейся победой в ходе Великой Отечественной войны. Как бы трудно ни было в первое послевоенное время, со­ ветский народ ощущал небывалый подъем, вызванный всемирно-историческим ра згр о ­ м ом европейского фашизма. Без этого все­ общ его подъема и воодушевления, без этого осознания своей мощи в стране были бы немыслимы ни восстановление чрезвы­ чайно разрушенного народного хозяйства в кратчайшие сроки, ни вынужденное нара­ щивание военного потенциала под нажи­ м ом империалистического атомного шанта­ жа, ни события, присшедшие на XX съезде КПСС. Рост народного самосознания выра­ зился в литературе как обостренное вни­ мание к человеку из гущи народа, к чело­ веку, который так необыкновенно и полно проявил себя в самый тяж кий момент исто­ рии своей социалистической Родины. И чем дальше потом мы отходили от войны, тем явственней определялись идейно-художе­ ственные искания поколений, переживших эту войну. Часть этих исканий прекрасно выражена самим названием одного произведения — «Люди с чистой совестью». Выходили книги о войне, и речь в них преимущест­ венно о нравственной силе советского че­ ловека и об источниках этой силы, в них обнажалось само существо человека на переломе его судьбы, на -переломе вре­ мен, ибо время до войны и после войны качественно для людей сражавшихся,— а так называемый тыл тоже сражался,— в чем-то несоизмеримо. Выработались д ру­ гие нормы поведения, изменилась оценка и самооценка людей. За любым словом че­ ловека долж но было возникнуть дело, иначе не победить, иначе не жить. Другая часть исканий, органично связан­ ная с первой, постепенно набирала силу, пока не вылилась, условно говоря, в «овеч- кинское направление». В. Овечкин еще в 1948 году выступил с блестящим очерком «О людях без стельки», а в 1952 году начал серию своих знаменитых очерков «Район­ ные будни». В них он первым в послевоен­ ных условиях поднял большие и ж гучие проблемы хозяйственной жизни страны. В них он первым заговорил о стиле р у ко ­ водства сельским хозяйством, о формализ­ ме и бю рократизме, которыми были зара- 11 Сибирские огни МЬ 3 жены руководители типа Борзова, и о людях, не только критиковавших борзов- щину, но и активно отстаивавших иной ме­ тод руководства, иной подход к важному делу. В. Овечкин положил найало настоя­ щему взрыву «очеркиэма», связанного с беспощадной критикой недостатков и ут­ верждением подлинно социалистических преобразований в деревне (А. Калинин, В. Тендряков, И. Антонов, С. Залыгин, Е. Дорош , Л. Иванов и многие другие). В. Астафьев в начале творческого пути, не­ сомненно, развивался под влиянием этих двух основных потоков. Рассказы о войне — «Гражданский чело­ век» (1951), «В одной деревуш ке» (1954^, «Домашнее животное» (1958) — не отлича­ лись у В. Астафьева особым совершенст­ вом -в момент их появления. Не случайно он их потом, через несколько лет, перепи­ шет. Но и в их первой редакции содерж а­ лась правда о войне. Она была настолько суровой, что сразу вступила в конфликт с расхожей «эстетикой» времени: от автора потребовали благополучного конца. Матвей Савинцев из рассказа «Гражданский чело­ век» не погибал на поле боя, как было в рукописи, а выздоравливал в госпитале и награждался за подвиг орденом . Газетный вариант рассказа «В одной деревуш ке» выглядит неспешной зарисовкой одного случая на фронтовых перепутьях войны. В только что освобожденной деревне ж ен- щ ину-крестьянку односельчане ж естоко на­ зывают «фашистихой», потому что ее сын бежал из армии, поступил на службу к немцам и за это расстрелян. В том и д р у ­ гом рассказе внимание сосредоточено на людях, по сердцам которых проехало «тя­ желое железное колесо войны». Один из них — солдат — просто и осознанно идет на смерть, д ругой — женщина-мать — с ве­ ликим терпением несет свой крест, поняв, что не сами односельчане повинны в своем ожесточении. Тема рассказа, по тому вре­ мени необычная, острая, требовала такой авторской позиции, которая отвечала бы всему духу отечественной войны, ее конеч­ ному результату. Воюющий солдат, по го­ дам юноша, полумальчишка, не ожесточил­ ся, хотя и успел отхлебнуть от жестокостей войны полную м еру отравы, больше того, он понял отчаявшуюся мать, не оттолкнул ее и тем самым .внушил ей надежду. Необычность рассказа «Домашнее ж и­ вотное» первым заметил проницательный А. Макаров. Дело не в том, как изображен здесь солдат и израненный, измученный к о ­ няга, а в том, как прекратил мучения ло­ шади солдат (в начальном варианте рассказ написан от первого лица). Старая лошадь стоит на нейтральной полосе: «Немым уко р ом стояла она м еж ду двумя враж дую ­ щими мирами, в самом центре войны». Она, смертельно раненная, отвоевалась, отжила свое. Почему герой рассказа,;— спрашивает А. М акаров,— «рискуя ж изнью , д о ш е л до коняги. Почему? Не легче ли было бы ему самому, если бы он стрелял издали? Зачем же подвергал он себя опасности и шел на излишние муки? Да только затем, чтобы, неся лошади избавительную смерть, согреть