Сибирские огни № 03 - 1979

наверное, лет на сотню вперед...— и стремительно, словно птица какая, выпорхнула из кухни: Миронов едва успел в дверях посторониться. — Валь... Валюшенька! — окликнула ее Ольга Ивановна. .— Вы успокойтесь! — Елисеев с самообладанием обратился к Ольге Ивановне.— У всех взвинчены нервы, а это надо понимать и прощать! — даметив, что кипит чайник, Елисеев отключил газ. Следовательно, как заключил Миронов, владел собою полностью. Когда он вернулся в комнату, где, скрытый под простынек?, лежал Иван Андреевич, Валюта, взобравшись на стул, разливала по клеткам воду для птиц. — Извините, вы Ивану Андреевичу не родственницей будете? — спросил он ее, остановись в дверях. — Обязательно родственниками надо быть, чтоб прийти, когда не­ счастье?— усмехнулась она, спрыгивая со стула.— Вот вы спросили, кто я ему... Не знаю. А вот если наоборот, кто он для меня? Так он — почти что все для меня. Иван Андреевич с моим отцом на фронт уходил. Мой погиб. Потом — мне тогда одиннадцать лет было,— мама умерла. И они с Ольгой Ивановной моими опекунами стали... В общем, на ноги меня поставили... Миронов разглядел вдруг у Валюши крохотную, горячую, должно быть, ямочку в основании шеи. Там билась, пульсировала жилка, как нечто беззащитное и живое. И вот эта-то крохотная, эта взволнованно жИНущая жилка вдруг помргла ему увидеть... разглядеть в Валюте не просто лишь яркую и вольную женщину, взявшуюся невесть откуда, а живого, страдающего человека. — Извините, что там, на кухне... Сорвалось у меня это. Просто обидно стало за Ивана Андреевича. Он ведь человек вроде известный, заслуженный, его один раз даже по телевизору показывали, а ведь про­ ще его у нас в доме никого и не было... Да вы сами вечером увидите, как люди будут сюда приходить... А мне всегда казалось, что его как-то за­ были, проглядели у вас там. Вот и нынче, сколько мы вас ждали? А тут щдти-то... всего ничего! Но сейчас я ведь что подумала? Он же просто рабочий, а завод у вас огромный... вот и... Да ведь не каждого же из Дворца хоронят? Правда? Миронов нахмурился и согласился тихо, отведя взгляд. — Конечно. Не каждого... Прощаясь до вечера, они молча раскланялись с Ольгой Ивановной. В молчании спустились по лестнице и, лишь выйдя из подъезда, словно спохватившись, разом надели шапки. Елисеев заговорил о деле, что на заводе, ему, Миронову, надо сделать, объяснил, какие дела берет на себя, и после небольшого молчания сказал неожиданно: — Никак, мое повеленье на квартире осуждаете?.. Конечно, ничего тут в оправдание не скажешь: неловко вышло! Я и сам чувствую. Признаю.— Чуть помолчал.— Только вы зря этак на меня хмуритесь, Виктор Петрович! Я уж вам поминал, что все это другая, как говорится, сторонушка нашей жизненной медальки. Да, откровенно говоря, хреново... Хреново весьма вышло! Не в той, как говорится, тональности начал, и— понесло-поехало! Да только, знаете, и я вам тоже говорил уже, стольких мне в своей жизни потерять-схоронить случилось. И вообще, в жизни, на всем ее протяжении, ну, и уже от нашего даже конкретного профколлек- тива. Вот и пропала нынче эта самая... ну, свежесть, что ли, скажем, восприятия остроты ситуации! А уж по-нашему, по-русски-то говоря, так нюх подвел. Да-а... Осечка. Н-ну, пока! — и он протянул руку.— До вечера.— Остановились они в самый раз на углу красной кирпичной за­ водской стены, где предстояло разойтись.— Эх, черт! — вспомнив что-то,